Слуга оттолкнул Олера (!) и упал на колени перед хозяином. Трясущимися руками он сорвал с бесчувственного тела галстук и оголил грудь. Больше старик ничем не мог помочь пострадавшему и от этого еще пуще разозлился на бывшего матроса и, возможно, будущего каторжника:
- Разбойник! Висельник! Ты убил сэра Моррисона! - завопил Хенк, когда обрел дар речи. Он поддал ногой бифштекс, словно зажаренную жебу. - Что это за гадость?! Как ты посмел нарушить предписание, каналья ты этакая! Тебе же было сказано, подлецу, что сэр Моррисон не ест мяса... Не только не ест, но и вида его не переносит!
Олер, точно механическая кукла, совершал руками однообразные движения, долженствующие означать жалкие оправдания типа: кто же мог предполагать, что так получится; подумаешь, дело какое... ну, не ест мяса, ну и на здоровье; зачем же обмороки закатывать, подобно салонной барышне, увидевшей крысу...
* * *
Генри Моррисон, закутавшись в теплый шотландский плед, сидел в кресле возле камина. В его неподвижных, широко раскрытых глазах отражались мечущиеся языки пламени. Несмотря на живой огонь, озарявший хозяина замка, тот казался куклой из музея восковых фигур. Больше всего Моррисон не любил холода. Однажды, чуть не замерзнув в лютую стужу на мысе Конд, он, кажется, никогда уже не сможет согреться, как следует. С тех пор промозглый холод сопровождал его повсюду и во все времена года, даже в самую жаркую пору лета. Оттого и не гас никогда в сумрачном холле огромный камин.
Моррисон подтянул увечную руку к животу и прикрыл её здоровой. Искалеченная рука была ледяной. Ампутированные пальцы тихонько ныли, как зубная боль. Подобные фантомные боли случались не часто, только в минуты нервного расстройства, но когда это случалось, холод и боль вызывали чувство непроходящей тоски, тревожного беспокойства, обостряясь временами приступами необъяснимого ужаса. Теперь-то он знает, отчего это происходит. Гипнотическая блокада памяти, поставленная с помощью новейшего метода доктором Дэвидом Уайтингом (старый друг отца, клялся на Библии, что не разгласит тайны Генри), все последние десять лет защищала мозг от страшных воспоминаний. Однако, загнанные в подсознание, эти нежелательные воспоминания давали о себе знать частыми приступами депрессии и постоянным ощущением холода. Причина и следствие замыкались в порочном круге, из которого невозможно было вырваться. Очевидно, нельзя безнаказанно лишить человека памяти. И вот теперь совершенно неожиданно круг этот оказался разорванным. Тяжелые гипнотические оковы распались, дверь из подсознания отворилась. К сэру Моррисон внезапно, оглушающим скачком вернулись запретные воспоминания, которые не позволяли считать себя джентльменом, членом высшего общества, наконец - просто цивилизованным человеком.
Бывает ведь так: какой-нибудь дурак наобум палит из револьвера и попадает точно в яблочко. Это как раз такой случай. И тщательно продуманный образ жизни, защищавший хозяина замка от самого себя, рухнул как карточный домик. А может, это вовсе не редкое стечение обстоятельств, а неотвратимость судьбы? Прав был фаталист Том Пирсон, тысячу раз прав. Да, да! Этот матрос - посланник самой судьбы. А может быть, и её карающая рука. Как бы там ни было, уже не сбежать никуда от тех воспоминаний, и суждено ему, Генри Моррисону, переживать их вновь и вновь.
Пламя плясало пока еще заключенное в каменные стенки домашнего очага, но уже растворялись стены гостиной, исчезали; и видел затворник снежную пелену беснующейся метели и живого Тома Пирсона, сидящего по ту сторону костра, а рядом с ним - взъерошенный загривок Реша. С тревогой и злобой пес вглядывался в темноту, откуда несет ненавистным ему запахом волчьей стаи, терпеливо ждущей своего часа. Но через некоторое время внимание Реша притупляется усталостью. Он кладет умную голову на лапы с обледенелой шерстью и, тяжко вздохнув, затихает. Глаза закрыты. Потом его лапы начинают нервно подергиваться. Может быть, во сне, может, мысленно - если только собаки способны в уме воссоздавать события - он вел жестокую схватку с безжалостным врагом. Судя по всему, довольно скоро ему предстоит сразиться реально.
Моррисон перевел слезящийся взгляд на бесценный мешок. Они-таки нашли свое Эльдорадо. А что толку? Это богатство еще надо донести до тех цивилизованных мест, где оно имеет цену.
Мысли Пирсона текли примерно в том же русле. Но он, в отличие от своего компаньона, не промолчал, а решил высказать их вслух, чтобы иметь повод лишний раз посетовать на злую судьбу. Его хриплый простуженный голос нарушил тягостное молчание:
- Золото, оказывается, имеет один существенный недостаток: его нельзя съесть. - Он устало пихнул ногой тяжеленный мешок с самородками. - Дерьмо! Готов отдать весь этот мешок всего за одну банку тушенки из наших припасов, что лежат сейчас на дне пропасти.
- Половину мешка, - счел необходимым поправить его Моррисон. - Ты волен распоряжаться лишь половиной... Ты нашел жилу, а я финансировал нашу экспедицию. Фифти-фифти.
- Не будь дураком, Генри, - откинув голову и закрывая глаза, желчно сказал Пирсон. - Мы обречены. Ты не успеешь воспользоваться своим золотом. Неужто ты надеешься выбраться отсюда? Мы все потеряли! Нарты, собак, продовольствие... боеприпасы. Оружие... Один ствол на двоих и дюжина патронов - это все, чем мы располагаем.
- Да... не густо, - согласился Моррисон. - Но нам еще повезло. С нами Реш. Славный пес! - Моррисон потрепал собаку по загривку. Пес жалостливо взвизгнул. - Молодец...Умница. Ну, как твоя лапа, зажила?.. Уже не кровоточит. Повезло тебе, брат. Если бы не твоя больная нога, запрягли бы тебя в нарты, и лежал бы ты сейчас вместе с остальными псами на глубине тысячи футов. Остались бы мы тогда без сторожа... Что скажешь, Пирсон, он ведь неплохой боец?
- Дерется он хорошо, - отозвался компаньон. - Только от одной собаки много ли проку...
- Ну-ну. Еще как много. Будет драться вместе с нами... Если, конечно, не сбежит. А, Реш? Ты ведь нас не бросишь? Хороший пес...
Моррисон вновь погладил собаку. У нее был густой белый мех и удивительные голубые глаза. Это пес был просто красавец.
Реш был так польщен вниманием хозяев, что даже сделал слабую попытку поиграть с ласкающей его рукой. Моррисон затеял возню с собакой, чтобы отвлечь товарища от мрачных мыслей, но Пирсон не обращал ни на что внимания и продолжал гундеть:
- До ближайшего жилья - около сотни миль. С пустым брюхом мы и половины не пройдем... Мы вообще не дойдем, понимаешь, Генри!
- Не ори, - сжав зубы, тихо сказал Моррисон, - я еще пока не оглох (Генри почувствовал, как слуховой канал его левого уха от холодного ветра сжался еще сильнее, а надоедливый звон усилился). Прекрати истерику, ты не баба. Раздоры и скулеж подрывают силы. Мы должны верить в себя, тогда обязательно дойдем.
- К черту, Генри, к черту все! обстоятельства сильнее нас. Это судьба. Фатум. Злой рок преследует нас. А я, между прочим, еще в Кинг-тауне знал, что этим все кончится. Вот что я тебе скажу: это наказание за наши грехи. Да, да... раньше я издевался над подобными высказываниями, а теперь верю... Вон она - наша судьба, сверкает зелеными глазами в темноте. Сегодня ночью или завтра утром они разделаются с нами... и кончится наша дурацкая жизнь. И правильно. Все суета... суета...
Пирсон вдруг истерически захохотал, потом заплакал и снова захохотал. Отдышавшись и обтерев рукавом шубы глаза, он продолжил свой монолог со злобной улыбкой:
- Иногда я его ненавижу...
- Кого? Хейворта?
- Да что Хейворт... Он, конечно, сволочь, продал нам нетренированных собак... и за это, как и мы, поплатится... Нет, я беру выше... Того, Кто Управляет нами.
- Ты имеешь в виду Бога?
- Нет, в Бога я не верю. Но вот то, что существует Рок, в этом я убедился. Погляди, какое изощренное коварство! Он оставляет нам самый минимум. И начинает ждать: выживем мы или загнемся. Это игра! Понимаешь, Генри, этот негодяй забавляется. Но, нет, я не стану играть по его правилам.