— Рамахандрас, — без запинки произнесла она.
Я смотрел на нее.
— Дэнни, люди ищут такие вещи.
— Сколько стоит этот перстень?
Она измученно пожала плечами.
— Кевин сумел бы получить его за разумную цену.
— Миллион?
— Не валяй дурака! — воскликнула она и, сдержавшись, добавила: — Дурачество тебе не к лицу.
— Десять миллионов?
Она уколола меня взглядом.
— С «Кодексом» или без?
Я вздохнул:
— У меня голова разболелась.
— Дэнни, с тобой невозможно разговаривать. Помнишь, на какой цене мы с Кевином бросили торговаться за «Кодекс»?
— Семь с половиной миллионов.
— Правильно. А ушел он за десять, и было это семнадцать лет назад. А теперь подумай. Назначь справедливую цену.
— Сколько выдержит рынок, — наобум сболтнул я.
— Умница, Дэнни. Если бы эти вещи были в Техасе, а Техас располагался в аду, все равно вокруг них было бы жарче всего. Даже в августе. О них мечтают музеи. Коллекционеры…
— И Бодич, — напомнил я. — И народ с пушками. Остынь. Убийства, нарушение границы, уклонение от налогов, подрыв устоев. Копы и агенты, и частные сыщики, и вольные охотники, и десятипроцентные комиссионеры гоняются по всему миру и за перстнем, и за «Кодексом». Скажем, вы с Томми их загребете. И что дальше? Самое безопасное было бы оставить их у себя. Единственный способ избавиться — получить вознаграждение за находку клада или премию от страховой компании, которая могла бы вас защитить. Но их ведь никогда не страховали, верно? — Тут я остановился. — На эту-то мысль и натолкнулась Рени, — поспешно заключил я. — Из-за того и ввязалась. Так? Нет страховки — нет и защиты закона?
— Конечно, Дэнни, — саркастически согласилась Мисси. — Ну, и еще из-за десяти миллионов долларов.
— Из-за чего убили Рени? Из-за перстня или из-за «Кодекса»? Ты не знаешь? Или тебе дела нет?
— До Рени Ноулс? — она недоверчиво поджала губы.
— А до чего же еще?
На эти слова ответа не последовало.
— Мисси, — прошептал я, — ты не…
Она выпрямилась.
— Дэнни Кестрел, как ты смеешь подозревать?..
Она отвернулась, она огляделась, она дала мне пощечину.
— Конечно, нет!
За все время знакомства с Мисси я редко видел ее серьезной. Она просто не способна была заботиться или огорчаться из-за чего-либо в реальной жизни, например из-за разрушения Бейрута. И каким-то образом ей без труда удавалось заразить своим легкомыслием и меня. Но сейчас она была сурова, как никогда на моей памяти. Она строго сказала:
— Дэнни, ты упускаешь из виду одно обстоятельство. Самое существенное обстоятельство.
— Я?
Я провел пальцем по щеке и посмотрел на него. Потом показал ей.
— Что же я упустил?
Она оттолкнула мою руку.
— Только Рени Ноулс интересовалась «Сиракузским кодексом» или перстнем Теодоса, как и всем остальным, ради денег. Для нас важнее, что они значат.
— О, — отозвался я, — мне казалось, мы собирались поговорить об убийстве. Ладно, давай обсуждать культурные проблемы. И что же, черт возьми, они значат? Десять миллионов? Двадцать? Для кого-то где-то они значат только это.
Мисси решительно возразила:
— Деньги на втором плане. Посмотри, какие люди замешаны в этом скандале.
Она снова принялась подсчитывать на пальцах:
— Сама Феодора…
— Феодора шестнадцать веков как покойница.
Мисси настойчиво доказывала:
— Долговечность — важное отличие, Дэнни. Сравни Феодору, скажем, с Мерилин Монро. Представь себе перстень как любовное письмо к Мерилин от Джека Кеннеди. Теперь улавливаешь?
Она ненадолго задумалась.
— Ты сегодня утром слушал радио?
«Сегодня утром» напомнило мне о полутемном чердачке Джека Пленти. На миг мне почудился запах виски и пороха, блеск осколков стекла и этот проклятый ботинок.
— Нет, — спокойно сказал я, — сегодня утром я радио не слушал.
— Кто-то объявил, что владеет «Белым альбомом» битлов, который Джон Леннон подписал для Дэвида Чапмана за две минуты до того, как Чапман его убил.
— О, только не это! — взвыл я, — я буду говорить. Я признаюсь. Сделаю все, что хочешь, только не бей меня больше по голове поп-культурой, людьми, которые умерли за ее грехи и теми, которые никак не могут ей наесться.
— Полтора миллиона, Дэнни.
— Прошу тебя, Мисси. Меня стошнит!
— Я ищу понятное для тебя сравнение. Попробуй учитывать вещи, которые не важны для тебя, но дороже зеницы ока для других. Представь себе: Мерилин Монро, Джона Леннона и даже 35-го президента Соединенных Штатов Джона Ф. Кеннеди через сто лет вряд ли кто вспомнит. Через двести-триста лет, не говоря уж о шестнадцати веках, вполне возможно, забудут и о самих Соединенных Штатах; это если еще будет, кому забывать. Но если будет — что, единственное, они смогут вспомнить о нас?