Или Вонг встретил жестокий конец потому, что не выдал жизненно важных сведений? Раз уже не мог спасти свою жизнь, по крайней мере разрушил чьи-то замыслы?
Экстази и креол не выдали. Вонг не выдал. Вонг и… кто еще? Рени, Джеральд, Джон…
И Мисси. Мисси тоже.
Я выскочил в дверь библиотеки. С полпути через прихожую мне стала видна столовая за открытой дверью и три стула — пустые. Наклоняясь за оружием креола, я осознал, что передняя дверь открыта. Я даже не стал подбирать пистолет. Я просто подошел к передней двери, перешагнул через бренные останки Экстази и выглянул наружу.
«Ягуара» как не бывало. Я проклял бесшумный автомобиль и себя тоже за то, что упустил Мисси.
Она должна была сознавать опасность. Неудивительно, что упала в обморок. А едва очнувшись — бежала. Если зрелище насильственной смерти вывело ее из равновесия, то сознание опасности, угрожающей ей самой, должно было полностью перебить действие прозака.
Я стоял над Экстази и пытался соображать. Практически Мисси — единственная женщина в мире, за постель с которой я дал бы больше пары монет, а теперь она, похоже, гоняется за судьбой обычной преступницы.
Похоже, наша дружба разрешилась на рыночном уровне. Она меня сторговала. Она позволила втянуть себя в дело «Кодекса-перстня», от которого, судя по ее прежнему парижскому опыту, лучше бы, мягко говоря, держаться подальше.
Мертвый взгляд Экстази подтвердил мою мысль.
Если взглянуть, каким образом выходили в последнее время из игры такие жесткие игроки, как Вонг, Рени Ноулс и Джеральд Ренквист, что говорить о Мисси?
Кто еще остался?
Мужу Рени явно плевать на все древности. Его волнуют только шлюхи и местная футбольная команда. Но даже если Ноулс заинтересовался бы, даже монополисту отельных мыльниц едва ли хватит монет, чтобы вписаться в Лигу «Кодекса» или хватит?
Я не мог представить Ноулса игроком. На одноразовое мыло не может быть такого спроса, чтобы оплатить десятимиллионную древность, тем более две. Он стоит несколько миллионов максимум. Тысячедолларовые проститутки, отборный шотландский виски и вечерние футбольные матчи, не прерываемые тиканьем часов, представляются ему роскошной жизнью. Даже если бы он стоил десять миллионов, даже если бы нашел способ совершить покупку законно и без насилия, он не стал бы играть в эту игру. Его не снедает беспредельное корыстолюбие, которое присуще всем игрокам Лиги «Кодекса». Перерезать вены? Нет, это не для Ноулса. Куда ему.
Я расхаживал между телами креола и Экстази, рассуждая сам с собой. Тонкий голосок в мозгу воспользовался случаем напомнить, что корыстолюбец я или бессребреник, но «Кодекс» сейчас именно в моих руках. И как легко достался! Всего-то страстная ночь, похищение, побои дубинкой, пулевая рана, гипотермия, допрос и расставание с иллюзиями. Самое трудное для меня было проводить время с людьми, которым нет дела ни до чего, кроме денег. Но поскольку только такие мне в последнее время и встречаются, может, в меня из них что-то просочилось? Если есть «Кодекс», насколько сложно будет найти перстень? Почему бы не торговаться до последнего? Может, только и надо, что пролить немного крови в резиновое мусорное ведерко, и фортуна повернется ко мне своими острыми зубками.
Но я никогда не искал таких подвигов. Мне ничего не снилось, кроме бесконечных сырых джунглей или огромных светлых плоскостей еще не тронутого резьбой клена. Мои мечты были скромны. Чтобы мечтать, мне не требовались деньги. Мечты оплачивало мое правительство.
«Купишь отличный набор резцов и выемок, — подсказал голосок, — и посвятишь остаток жизни украшению пастырского посоха папы, к вящей славе Господней».
— Господи Иисусе, — с отвращением отозвался я, — мне что, на своем месте плохо?
Но голосок не отставал. Сколько угодно клена «птичий глаз» — подумать только! И можно бы вырезать по спирали вдоль посоха латинский девиз. Посох! С такими деньгами, злился я, вполне можно поступить в Стэнфорд и вырезать латинский девиз на собственной ДНК. Или на собственных орешках, хихикал голосок. Как сказал Пикассо, искусство исходит из яиц. Пусть к ним и придет.
Наконец в голову пришла связная, хотя и леденящая мысль: независимо оттого, понятно ли мне, что движет Мисси, независимо от того, знает ли это она сама, Мисси не могла бы сказать, что не знала, во что ввязалась. То есть сказать она могла, но кто бы ей поверил? Уж конечно, не копы.