— Ты порочишь свое ремесло, мальчик, — сурово упрекнул я.
Тедди гневно выпятил челюсть.
Миссис Ренквист улыбнулась поверх сигареты.
— Оно разрезает самые толстые ковры с одного движения, но ковровщики часто по ошибке режут себе ладони или колени. Поэтому они любовно называют этого опасного, по полезного помощника «Кровавая Мери».
Она поднесла кончик сигареты к пламени свечи.
— Не без некоторого трепета, заметим мы: примерно в таком тоне человек может говорить о ручной гремучей змее.
— Думается, столь экзотическая компания могла бы выбрать что-нибудь немного более фетишистское.
— О, мы испытывали самые разнообразные эффекты. У Аттика, например, есть любимый кинжал. Он тебе не показывал?
— Это так называется? Нет, не показывал. Он демонстрировал только свое искусство юби-вадза.
Миссис Ренквист улыбнулась.
— Этот нож традиционно применялся для кастрации овец.
Она поджала губы и втянула в себя излишки дыма, плававшего у ее лица.
— Беда в том… — она задержала дыхание, — что большинство лезвий слишком быстро тупятся при обстругивании человеческой кожи.
При обстругивании. Я это слышал.
Она громко вдохнула.
— Человеческая кожа удивительно прочна. Спроси любого хирурга. Как и бумага. Трудно поверить, что от резки бумаги или кожи лезвие притупляется, но так оно и есть.
Несмотря на удушающий запах пачулей и благовоний, дымок сигареты долетел до меня и я различил в нем смесь табака с так называемым «смоляным героином». Подобно тому как настоящий китаец палочками забрасывает в рот три-четыре порции еды и только потом начинает жевать, миссис Ренквист три или четыре раза резко затянулась от сигареты и вдохнула дым в глубину легких прежде, чем надолго задержать дыхание. При выдохе дыма почти не было.
Тедди затягивал винт в рукояти «Кровавой Мери».
— Трудность в том, — неожиданно продолжила миссис Ренквист, — что нам приходилось то и дело затачивать кинжал. Каждый раз, как возникала потребность в его услугах, нам приходилось терять время на заточку. Аттик настаивал, чтобы нож готовили на месте. Это очень замедляло действие. Правда, в этом была и положительная сторона: вы можете вообразить отрицательное влияние на жертву.
Жертва. Я это слышал.
— Если он или она не были уже в обмороке, понятно. Однако нечего было и думать затачивать нож заранее. Аттик полагает, что, даже бездействуя, особенно в ножнах, лезвие притупляется. Однако заточка — скучный процесс. Он начинал с грубого бруска, используя не смазку, а собственную слюну, и продолжал на тонком, доводя до совершенства и полной готовности.
Мне показалось, что я уловил глубинную аналогию между способами, которыми зарабатывали на жизнь я и Аттик, профессионалы-резчики, однако я придержал язык.
— Постольку, поскольку нашей скромной жертве приходилось созерцать весь процесс, он обладал некоторой внутренней психологической ценностью. Однако мы находили, что он отнимает слишком много времени, и в целом, — она тонко улыбнулась, — неудобен.
Ее улыбка дрогнула и погасла, когда она тяжело ерзнула на троне.
— Мы сошлись на «Кровавой Мери». Замена лезвия достаточно сходна с древним ритуалом заточки, чтобы удовлетворить традиционалиста Аттика. Тедди нравится производить замену: он находит какое-то удовольствие в закручивании винта. В то же время клиенты «Кровавой Мери» до сих пор не жаловались.
Царственная шутка вызвала идиотскую улыбку, на изуродованном лице подданного.
— Вы дадите нам знать, мистер Кестрел, если ощутите малейшее неудобство?
Тедди предъявил свое орудие, подав его Аттику рукоятью вперед на тыльной стороне запястья. Аттик взял рукоять и повернул новое лезвие к тусклому свету, попробовал его пальцем и сбрил несколько волосков на тыльной стороне ладони.
— Миссис Ренквист, — выдавил я, — позвольте сказать.
Так, словно я прервал ход обряда, она выждала мгновенье, прежде чем ответить с легчайшим налетом неудовольствия:
— Да, мистер Кестрел.
— Прежде… чем мы приступим… не хотите ли услышать о перстне?
— О перстне, мистер Кестрел? — переспросила и она склонила голову набок. — О каком перстне?
— Ну конечно о перстне Теодоса.
Я отвел от нее взгляд, чтобы покоситься на Тедди и Аттика. Аттик лезвием срезал крошечный заусенец на большом пальце.
— Гранатовом.
Я снова смотрел на нее.
— Разве не из-за этого перстня все началось?
Она погладила подбородок указательным пальцем.