Немедленно же мной были найдены две лучевые кости руки. Обминая с них комки земли, я вдруг к общему удивлению обнаружил на этих костях браслет цепочкой.
Он несомненно был сделан из золота, но, благодаря примеси лигатуры, весь почернел. По размеру браслета можно было судить о том, что он был надет на очень тоненькую руку.
Моей радости положительно не было границ; было ясно, что мы нашли останки женщины, которая не могла быть не кем иным, как еврейкой, нарисованной на портрете.
Вслед за этим был обнаружен и весь скелет вместе с черепом. Он лежал в земле в какой-то неестественной, скрюченной позе, точно тело было не положено, а просто брошено в вырытую яму и наскоро засыпано землей.
Между тем, прибежал Архип, неся большой ящик из чистых сосновых досок. За ним следовали, робко вытянув головы вперед, Параска, Варя и Варельян.
Не доходя площадки, они остановились, но Ольга сделала им знак рукой, разрешая приблизиться, и все они, погрузившись выше щиколоток в свежую землю, окружавшую яму, стали заглядывать в нее.
При помощи своих девушек Ольга быстро уложила на дно ящика слой древесных ветвей, осыпанных цветами, и мы стали складывать в ящик кости, по мере их откапывания.
Собирали мы их очень тщательно, в чем нам много помогал светлый цвет грунта в этом месте.
Я особенно внимательно осмотрел череп. Судя по виду зубов, целиком сохранившихся в обеих челюстях, можно было легко заключить, что кости принадлежали весьма молодой женщине.
К обеденному времени работа была окончена, и хотя мы, конечно, не складывали скелет, но я так старательно перебрал всю землю собственными руками, что мог с уверенностью сказать, что в яме не осталось ни одной, даже самой маленькой косточки.
— Закапывайте яму, — скомандовал я рабочим, в то время как Ольга прикрывала кости, лежавшие в ящике, свежей зеленью.
Через несколько минут яма, на вырытие которой было затрачено столько времени и труда, была засыпана. Излишек земли, чтобы не оставлять большого холмика, мы разбросали между деревьями.
Ящик с костями мы поставили на месте бывшего куста и, прикрыв его крышкой, слегка приколотили ее гвоздями.
— Спасибо вам, братцы, за работу, — сказал я Макару и Архипу, — сегодня же господин управляющий выдаст вам за нее особое вознаграждение. Спасибо и вам, пан Тадеуш, — сказал я, протягивая ему руку, — а теперь с легким сердцем пойдем к пани Вильгельмине обедать.
Обед прошел очень оживленно. И я и Ольга чувствовали, что мы исполнили долг, который тяготел не только над нами и покойным дядей, но, быть может, и над целым рядом прежних владельцев Борок.
XIII
ПОХОРОНЫ
Теперь нужно было позаботиться о двух вещах: во-первых, на всякий случай поставить о нашей находке в известность жившего в Калиновичах станового пристава, Максима Ивановича, который, как оказалось, был большим приятелем пана Тадеуша и у которого он постоянно останавливался во время своих частых поездок в Калиновичи; во-вторых, нужно было предать земле по еврейскому обряду найденные нами кости.
На следующее утро я приказал заложить лошадей в коляску, и мы с паном Тадеушем поехали в Калиновичи.
Максим Иванович был дома и встретил нас очень приветливо. Я рассказал ему, что мы, копая яму в саду, нашли совершенно рассыпавшийся и полуистлевший человеческий скелет, пролежавший в земле, по-видимому, много десятков лет, и что я почел себя обязанным довести об этом до сведения Максима Ивановича, как власти предержащей, на тот предмет, что не найдет ли он необходимым произвести по этому поводу дознание, а самые кости подвергнуть осмотру, но добродушный Максим Иванович замахал на меня руками и, очевидно, считая инцидент с костями исчерпанным, кликнул девку Нюрку и приказал ей немедленно подавать водку и закуску.
Просидев у Максима Ивановича около часа, мы отправились к старосте еврейской общины. Узнав о цели нашего посещения, последний немедленно пригласил кантора местной синагоги и представителя от похоронного братства.
Пан Тадеуш по моему поручению рассказал целую историю о еврейской девушке, которая якобы давным-давно умерла в Борках, но, за отсутствием духовенства ее исповедания, была погребена без соблюдения надлежащих обрядов, и что теперь я, вступив во владение имением, якобы хочу это исправить и похоронить останки еврейки, что называется, по первому разряду. В заключение он добавил, что за расходами я не постою, лишь бы все было сделано, как того требует еврейская религия.
Добавление это произвело надлежащее впечатление, и церемониал предстоящих похорон был выработан немедленно во всех его подробностях.
Оставив евреям соответствующий задаток, мы зашли к Максиму Ивановичу и немедленно уехали в Борки к обеду, с которым нас ждали пани Вильгельмина и Ольга.
После обеда мы вместе с Ольгой прошли на площадку; там все было по-прежнему; та же куча ветвей, оставшихся от можжевелового куста, и тот же ящик с костями на небольшом возвышении.
Мы просидели на верхней скамейке не менее часа, обмениваясь впечатлениями о своих переживаниях за последнее время.
Ни я, ни Ольга абсолютно не испытывали никаких неприятных ощущений, наоборот, несмотря на близость костей, сложенных в ящике, мы чувствовали себя необыкновенно спокойно и радостно.
После ужина мы немедленно легли спать, чтобы завтра встать пораньше.
Следующее утро было очень хорошее: лучезарное и, как это бывает в конце августа, немного прохладное.
В восьмом часу утра во двор усадьбы въехал катафалк. На нем стоял специально изготовленный, ввиду необыкновенных условий погребения, гроб. За катафалком следовали дрожки, на которых прибыли представитель похоронного братства и командированное кантором лицо.
Мы сняли гроб и перенесли его на площадку. Здесь нас уже ждали пани Вильгельмина, Ольга и ее девушки. Гроб наполнили свежей зеленью и цветами и бережно перенесли в него из ящика останки еврейки вместе с ее браслетом и бусами. Затем все это было снова густо покрыто зеленью и к гробу была прикреплена его крышка, на которую Ольга возложила большой венок из свежих цветов.
После краткой молитвы, совершенной представителем кантора, гроб подняли и понесли на руках вдоль липовой аллеи. Спереди поддерживали его мы с Ольгой, которой помогал пан Тадеуш, сзади два еврея, а по бокам остальные.
Вынеся гроб во двор, мы поставили его на катафалк, и траурная процессия медленно двинулась в путь через ворота, выходящие в сосновый лес. Впереди следовал катафалк, лошадей которого вели под уздцы два бывшие при нем еврея, за ним в своем экипаже ехали представители братства и кантора, далее в коляске мы с Ольгой и, наконец, пан Тадеуш в своем тарантасе.
После долгого и утомительного пути, лишь около полудня, мы въехали в Калиновичи.
Здесь, в самом предместье, нас встретил кантор с хором певчих, и в торжественной процессии мы двинулись к синагоге, причем экипажи ехали сзади, а мы с Ольгой и паном Тадеушем следовали пешком, непосредственно за гробом.
У синагоги было совершено надлежащее молебствие, после чего процессия двинулась на кладбище.
Нас сопровождала огромная толпа евреев. Казалось, что все местечко было поднято на ноги. Это объяснялось, вероятно, как редкой для бедного населения пышностью похорон, так и тем, что эти похороны совершались русскими.
На кладбище, на одном из самых лучших и дорогих мест, уже была приготовлена могила. В отступление от порядка, в силу которого еврейские покойники погребаются без гробов, останки нашей еврейки были опущены в могилу вместе с гробом.
По окончании всех чуждых нам обрядов и непонятных молитв, могила была засыпана землей, и на образовавшемся на ней холмике остался лишь венок цветов, привезенный Ольгой.