Рядом с начальником станции, которого мы узнали по красной шапке и флажку в руках, стоял высокий худощавый господин лет около пятидесяти, с коротко подстриженной клином бородкой и длинными седыми усами и резко выраженным польским типом лица. Одет он был в длиннополый черный сюртук старомодного покроя, а в опущенной левой руке его был огромный букет цветов.
— Пан Тадеуш, — шепнул я сестре, указывая на худощавого господина.
Поезд остановился. Кроме нас, никто из вагонов не выходил.
Худощавый господин, снимая по пути черную фетровую шляпу, торопливыми шагами направился к нам.
— Имею честь рекомендоваться, — начал он, раскланиваясь слегка в левую сторону, — управляющий имением Борки, дворянин Тадеуш Лясковский, — и он пожал протянутую мною ему руку, затем, низко склонившись, он поцеловал ручку сестры и поднес ей цветы, заверив нас в самых изысканных и замысловатых выражениях в своей радости по поводу возможности представиться молодому и просвещенному хозяину и еще более молодой и столь прелестной хозяйке.
Следом за паном Тадеушем представился нам и начальник станции, причем после отхода поезда, который стоял здесь только две минуты, мы все направились к выходной двери.
Здесь у подъезда нас уже ждали легкая коляска, запряженная четверкой, и тарантас.
Пан Тадеуш чуть не на руках внес сестру в экипаж, помог усесться мне, разместил наш багаж в своем тарантасе, накинул на плечи парусиновый пыльник и уселся сам.
Простившись с начальником станции и пригласив его навестить нас, чтобы отдохнуть от железнодорожной копоти, мы тронулись в путь.
Должен сознаться, что и сам пан Тадеуш с его изысканной, столь свойственной его нации, галантностью, доходящей до «падам до ног», но не роняющей вместе с тем его достоинства, и опрятное состояние экипажей, и сытый и веселый вид лошадей, все это произвело на меня чрезвычайно отрадное впечатление.
Ольга, по-видимому, была тоже очень довольна.
— Нас встречают, как настоящих магнатов, — говорила она, пряча лицо в массу душистых цветов.
— Да, — смеясь, отвечал я, — но ведь и на самом деле, детка, мы здесь довольно крупные величины; насколько я припоминаю со слов покойного отца, дяде принадлежало здесь около пяти тысяч десятин, а это не шутка.
Не далее, как через четверть часа, мы проехали через большое, грязное местечко Калиновичи, населенное почти исключительно евреями, имя которого носила и наша железнодорожная станция. Дальше дорога шла то заливными лугами с богатейшими сенокосными угодьями, то сосновыми и березовыми перелесками.
Когда солнышко клонилось уже к западу, мы приехали в Борки.
Усадьба была расположена на небольшой возвышенности. Мы въехали во двор сквозь ворота, выходивший в прекрасный сосновый лес.
Неподалеку от ворот, с левой стороны, стоял приветливый, окруженный деревьями и цветником флигель, в котором жил пан Тадеуш с женой своей, пани Вильгельминой. В глубине двора, красиво выделяясь на густой и темной листве сада, виднелся большой с мезонином старый барский дом, выходивший во двор широкой террасой с рядом колонн.
Мы лихо подкатили к этой террасе.
Навстречу нам, приветливо улыбаясь, по ступенькам спустилась пожилая женщина, держа в руках покрытый вышитым полотенцем поднос, на котором лежал домашнего изготовления, но красиво отделанный торт.
Это была пани Вильгельмина, которая, имитируя русский обычай, встречала новых хозяев с, так сказать, хлебом и солью.
Ольга поспешно выскочила из экипажа, взяла из рук пани Вильгельмины поднос, передала его мне и обняла и расцеловала старушку. Это, по-видимому, сразу расположило обоих супругов в нашу пользу.
Пан Тадеуш, рассыпаясь в самых отборных любезностях, пояснил нам, что, конечно, осмотревшись в доме, мы выберем себе для жилья какое либо лучшее помещение, но для начала он приготовил нам приют в самом прохладном углу дома, боясь, чтобы нас не беспокоил летний зной.
Предводительствуемые паном Тадеушем, мы поднялись на террасу и вошли в парадную дверь. Мы попали в довольно широкий коридор. Сейчас же налево было две двери, вдали направо также дверь, а в конце коридора поднималась полукруглая лестница, ведущая в верхние помещения.
Пан Тадеуш поспешно прошел вперед и открыл перед нами дверь, ведущую направо. Мы очутились в огромной, продолговатой и совершенно пустой комнате, выходящей двумя окнами в сад.
Здесь, с низкими поклонами, нас встретили молоденькая девушка в свежем костюме, который носят местные крестьянки, и парнишка лет шестнадцати в ситцевой рубашке, оба босоногие и оба очень миловидные.
Пан Тадеуш заботливо нанял их: Параску на должность камеристки к Ольге, а Валерьяна, который почему-то называл себя Варельяном, в качестве камердинера к моей особе.
Из той комнаты, в которую мы вошли, вели направо две двери в две смежные и соединяющиеся дверью комнаты: одну для Ольги, окнами в сторону двора, и другую для меня, с одним окном тоже во двор и другим в сад.
Комнаты были меблированы просто, но в них было все необходимое, а у Ольги, заботливой рукой пани Вильгельмины, был даже устроен хорошенький туалетный столик с большим зеркалом в старинной раме.
Водворив нас на наше новое место жительства, пан Тадеуш пригласил нас от имени жены «до стола», как только это будет нам угодно.
Мы с удовольствием помылись после пыльной дороги, переоделись и, сопровождаемые Параской на тот предмет, чтобы, как выразился пан Тадеуш, незнакомые еще с новыми хозяевами собаки не обеспокоили бы панны Ольги, направились к флигелю управляющего.
Хозяева его встретили нас, выйдя за калитку цветника, и провели на широкую веранду их домика, где был накрыт обеденный стол.
Мы с удовольствием принялись за еду. Обед был простой, но очень сытный и вкусно приготовленный, а хозяева отличались необыкновенным вниманием и хлебосольством.
Постепенно разговорившись с ними, я узнал от пана Тадеуша некоторые неизвестные мне подробности из жизни покойного дяди.
Борки, как оказывается, он купил чуть не двадцать лет тому назад и, поселившись в старом доме, энергично принялся за хозяйство. Не прошло, однако, и трех месяцев, как дядя вдруг захандрил, затосковал и неожиданно для всех переселился в губернский город.
В усадьбу он прислал в качестве управляющего какого-то немца. Последний надежд дяди не оправдал и был заменен русским, за ним последовал второй русский, потом еще кто-то, пока на седьмом году владения Борками дядя не познакомился с паном Тадеушем и не поручил ему управления своим имением.
Как раз около этого времени дядя стал болеть и по совету врачей переселился за границу, откуда в Россию уже никогда не возвращался, а в имение свое, как это ни странно, так ни разу и не понаведался со дня своего выезда в губернский город.
С паном Тадеушем дядя был в постоянной деловой переписке и через него-то он и следил за нами, предупредив пана Тадеуша, что мы унаследуем это имение после его смерти.
Рассказав мне все это с множеством разных подробностей, которые для настоящего рассказа интереса представлять не могут, пан Тадеуш очень тонко и осторожно спросил меня о том, совсем ли мы приехали или на время, и какие у нас намерения относительно имения.
Он, естественно, опасался за свою судьбу, и я постарался поскорее его успокоить.
— Ничего не могу сказать вам относительно этого, пан Тадеуш; мы с сестрой просто приехали пожить в Борках некоторое время и отдохнуть от городского шума, а что будет дальше, то мы об этом еще и не думали. Во всяком случае, в какую бы форму это будущее ни вылилось, мы просим вас не отказать оставаться на вашем посту и работать для нас так же, как вы в течение целых тринадцати лет работали для покойного дяди.
Пан Тадеуш молча, но с сознанием своего достоинства низко склонил свою голову и перевел разговор на какую-то другую тему.