Они снова, примериваясь, встали друг против друга. Рикардо весь покрылся потом, кулаки его побелели; лицо китайца смертельно побледнело. Оба чувствовали боль. У Рикардо сводило руку, Чанг ощущал острую резь в плече: похоже, удар Рикардо перебил ему ключицу.
Рикардо сделал шаг вперед, китаец отступил. Теперь уже руки Рикардо угрожающе поднялись вверх, однако он предполагал поразить китайца ударом ноги в пах. Он бросился вперед, но носок его ботинка едва оцарапал левое колено китайца. Удар все же был достаточно силен, и Чанг вновь ощутил резкую боль как от удара кнутом. Он быстро повернулся спиной и лягнул Рикардо, но не попал.
Сколько времени это уже длилось? Три? Четыре, минуты?
Рикардо сделал глубокий вдох и снова бросился на противника. Но кулак китайца остановил его сокрушительным ударом в живот.
8.28. Майк Норман поднял трубку и набрал номер. К телефону подошел как раз тот человек, с которым он желал говорить.
— Вы обдумали мое предложение? — спросил он без обиняков.
На той стороне провода воцарилось долгое молчание, потом голос слабо пробормотал:
— Да.
— И что решили?
Майк говорил сухо и грубо.
— Я принимаю.
— Две тысячи, — бросил Норман.
— Вы раньше говорили…
— А сейчас говорю две, — отрезал Норман.
Снова воцарилось молчание. Норман испытывал нетерпение.
Он бросил взгляд на часы: 8.29.
— Хорошо, — робко ответил голос. — Пусть будет по-вашему.
— Завтра в десять утра там, где я сказал. Полагаю, вы сохранили в памяти все, что должны сделать и сказать?
— Да, мистер Норман.
— Да, кстати, послушайте, если говорить прямо, — произнес Норман, словно обращаясь к официанту в кафе, — здесь на карту поставлено много жизней. Я объяснил все четко?
— В совершенстве, мистер Норман.
— …и две тысячи песо в кармане гораздо лучше веревки с камнем на шее. Не так ли?
— Именно так, мистер Норман.
— Вот и отлично. Стало быть, до десяти. Да, еще одно. Вымойтесь и побрейтесь. Последний раз, когда я вас видел, вы были, похожи на нищего.
— Я понимаю, мистер Норман, — кротко и печально отозвался голос на другом конце провода.
Рикардо вдруг показалось, что он медленно погружается в воду. В глазах встал туман, на губах словно забегали муравьи. Чанг попал в печень, и сейчас он медленно падал навзничь.
Все это продлилось ровно одну секунду.
Его тело глухо стукнулось о стену.
Китаец двинулся вперед, чтобы последним сокрушительным ударом добить его. Он поднял руки и изготовился костяшками пальцев раздробить висок Рикардо. Крепко сжатый кулак начал свое смертоносное путешествие.
— Восемь тридцать, — произнес Сардуй, хотя все глаза и без того были устремлены на настенные часы.
Их стрелки показывали ровно 20 часов 30 минут.
Еще десять, двенадцать секунд…
Но в приемнике раздавался лишь шум эфира.
Он поступил почти безотчетно, защитный инстинкт подсказал ему этот жест. Рикардо поднял правую руку, парировал кулак Чанга, а левой обрушил сокрушительный удар прямо в солнечное сплетение.
Чанг даже не вскрикнул. Он откинулся назад, открывая и закрывая рот, словно в поисках воздуха, и поднес руки к груди. Удар, вероятно, разорвал ему сердце, ибо он умер раньше, чем упал.
Его тело, словно вытащенная на берег медуза, дрогнуло один, другой раз, но это были уже посмертные сокращения мышц. Наконец оно замерло.
Медленно, цепляясь за стену, Рикардо скользнул на пол, попытался встать, но потерял сознание.
20 часов 32 минуты.
Рикенес и Сардуй несколько мгновений молча смотрели друг на друга и отвели глаза, страшась этого разговора взглядами.
Пальцы радиста медленно поворачивали катушку, стараясь как можно точнее настроиться на заданную длину волны, которая должна была принести сообщение.
Зеленые часовые стрелки неумолимо двигались по кругу.
Сардуй глубоко засунул руки в карманы. Пальцы его левой руки нащупали трубку, сжали ее, раздавили.
— Он выйдет в эфир, — упрямо сказал Рикенес. — Он выйдет. Я знаю.
Что-то безнадежно и навсегда оборвалось внутри.
Он провел рукой по губам: ладонь запачкалась кровью. Он закашлялся, тело свела судорога боли. Что-то безнадежно и навсегда оборвалось у него внутри, ему предстоит умереть.
С трудом он поднял руку и взглянул на часы: какие-то прозрачные мятущиеся тени вставали между зрачками и циферблатом, он поднес его к самому лицу, смутно различил числа и стрелки. Было за восемь тридцать.