Гостиница была далеко от центра, маленькая, без всяких удобств. Но цена мне подходила. Я получил номер на втором этаже (в отеле было всего 30 комнат, но моя вызывающе нумеровалась 209). Маленькая каморка, кремовые обои на стенах, узенькая кровать, один стул, алюминиевая ширма, алюминиевый же ночной столик и дающая жидкий свет лампа у изголовья. Единственное украшение — позолоченная рамочка с репродукцией картины Ремингтона «Нападение на военный обоз».
Я подвел краткий баланс своим финансам: оставалось 210 долларов. Это не много, но, по крайней мере, неделю можно быть спокойным за комнату. Мне предстояло еще купить одежду, идти в центр по трудоустройству и затем искать работу.
Сам хозяин указал мне на расположенный неподалеку ресторан «Гонконг», где за недорогую цену кормили вполне прилично.
Было уже двенадцать дня и хотелось есть. Все же лучше сначала купить одежду.
Почти рядом с гостиницей я набрел на лавочку, где продавали все: от лыжных штанов до плавок, пляжных панам и зонтов. После бесконечного торга я наконец приобрел две пары брюк, три рубашки, нижнее белье, носки, пару башмаков на резиновом ходу, чемоданчик, свитер и клетчатый спортивный мешок (не очень модный товар, обошедшийся мне поэтому всего в пятьдесят долларов).
Я вернулся в «Сильвию», поднялся в номер и переоделся. Кормили в «Гонконге» достаточно скверно, но действительно недорого. Я пообедал (жареный рис, тушеная с овощами свинина и пиво) за три доллара.
Потом снова вернулся в «Сильвию» и уселся на один из двух стоявших в вестибюле ветхих диванчиков полистать не менее ветхий номер «Майами ньюс». Принялся искать в отделе объявлений приглашения на подходящую работу, хотя, говоря по правде, мне сейчас подошла бы любая, принимая во внимание, что из всего моего капитала осталось едва сто пятьдесят долларов.
Время подходило к четырем пополудни. Вестибюль был пуст, только за барьером шумно зевал хозяин Феликс Мартинес. Заметный мужчина! Больше, чем на кубинца, он походил на испанца: розовощекий, с волосами соломенного цвета и светлыми глазами. Я положил номер «Майами ньюс» на прежнее место (то есть на ковер) и подошел к нему. Еще утром я обратил внимание, что рядом со шкафчиком для ключей у него висит портрет Кеннеди и плакатик на испанском и английском языках: НАС НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ПОЛИТИКА. НАС ИНТЕРЕСУЕТ ОБСЛУЖИВАТЬ ВАС. Я облокотился о барьерчик и спросил:
— Вы можете сделать для меня исключение?
Он осоловело поднял глаза. С улыбкой я показал на плакатик.
— Когда ищешь работу в Майами, неизбежен разговор о политике, правда?
Чтобы стряхнуть дремоту, он раскурил сигарету, и его голубые глаза уставились на меня. Сколько ему будет лет? Если судить по мешкам под глазами, около пятидесяти.
— Хотите совет? — медленно спросил он.
— Конечно, — отозвался я.
— Не работайте с кубинцами, работайте с североамериканцами.
— Почему вы так говорите?
— Я знаю, что говорю.
— А вы разве не кубинец?
— Был, — отозвался он. — Прошедшее время… так, кажется, это называется.
— Прошедшее…
— Сегодня я североамериканец.
— Вижу.
Мне тоже захотелось закурить, но подаренная в полицейском участке пачка «Кэмела» уже кончилась.
— Сколько времени вы в Соединенных Штатах?
— С 1959 года. Я уехал с Кубы в июле.
— А почему вы мне советуете работать только с янки?
Он твердо посмотрел на меня.
— Я не сказал с «янки», мой друг, я сказал с североамериканцами. Это не одно и то же. Послушайте, а когда вы приехали? Дня два назад, полагаю.
— Действительно два-три дня назад.
— Слишком мало, чтобы плохо отзываться об американцах. Здесь многие их ругают. Неблагодарные. Если бы я был Джонсоном, знаете, что я бы сделал? Выслал их обратно на Кубу. Да, да, именно так я и поступил бы. «Ах ты еще после всего, что мы для тебя сделали, нас поносишь? Ну и с богом, валяй обратно на Кубу».
Он тряхнул волосами.
— Понятно? Вот почему я не хочу говорить о политике.
— Я вас понимаю, — согласился я.
Он погасил сигарету в стеклянной пепельнице, стоявшей на барьере.
— У вас здесь есть родственники?
— Никого.
— А друзья?
— Об этом же самом меня спросили в эмиграционном центре. Кое-кто из знакомых есть. Из приехавших раньше. Но это не друзья. Звонить им я не думаю.
— И очень хорошо делаете. Знаете, поразительно, до чего быстро люди здесь теряют память. Никто ни о ком не хочет помнить. Держу пари, что, если вы позвоните кому-нибудь из ваших бывших знакомых, получите отбой.