…Императору Петру становилось всё хуже, он то с хрипом силился выдавить из себя слово, то впадал в бред, и тогда простирались перед ним снежные ослепительные пространства Холмогории, он опять, как полтора десятка лет назад, мчит стремительными санями, так что даже метель ветер поднимает за ними, и взблескивает в косых лучах солнца эта мельчайшая снежная пыль. А когда опять пришел в себя, то приказал Прокоповичу:
– Обучи, владыка, его в московских школах и приобщи к сану священническому или к государственной службе, к чему будет способен.
Феофан Прокопович присматривал за Михаилом, а когда сам почувствовал дыхание холодный кончины, не захотел нести тайну в могилу и поведал все дочери Петра Елизавете.
– Он не помеха на дороге к трону, – взвешенно говорил Прокопович. – Он незаконнорожденный и не посягнет на трон, но он брат кровный, и о нем заботиться надлежит.
Пять зим еще минуло, пока от этого разговора Елизавета взошла на престол. Но уже в первые месяцы царствования возвела она сводного брата в адъюнкты Академии наук, вскоре в профессора, а за оду даровала немыслимую сумму в две тысячи рублей– денег недоставало в казне, поэтому мелкой монетой привезли тот подарок, доставили конной подводой.
Как знать, знал ли Михаил тайну своего рождения, только не надеялся он ни на кого – пешком в Москву, тогда Петербургская академия, Киево-Могилянская академия, дальше Марбург, Фрейберг… Взлёт высок человека, который с малых лет труд уважал.
А как преставилась Елизавета, замерцало вдруг марево – нет, не трона, ей, Екатерине, традицией и законом это никак не принадлежало, марево лишь имени государыни, жены возможного императора Петра ІІІ, и слепой случай открыл ей тайну Ломоносова. Вот поэтому на поминальном обеде по императрице Елизавете, куда с женой был приглашен Михаил, доверенная рука втихомолку сыпнула обоим медленно действующий яд.
Супруги заболели почти в один день – Михаилу отняло ноги, а жена еле ходила по комнате, хватаясь за спинки кресел. Императрица Екатерина Вторая хотела еще сама посетить Ломоносовых, собственными глазами увидеть безостановочное действие яда и утешить от имени трона супругов, которые испытали такую беду.
С Ломоносовым – это уже пройдено, остался лишь Мациевич.
Что? Плаха, рваные ноздри, жаровня, и выбитое назойливым Шешковским и его приспешниками раскаяние? А если не покается? А если своими руками создаст она мученика и святого, народный бунт? Далековато уже от того милого Штеттина, с его уютными немецкими улочками… А может, наоборот, высокое императорское прощение, христианское милосердие?
Одно очевидное: если сейчас потеряет она момент, то уже никогда не станет Церковь опорой трону. А еще же она могла бы монастырские земли даровать тем, кто истинно помогал ей взойти на трон, и тогда еще охотнее трон тот обеими руками будут удерживать…
Что? Мысль бежала за мыслью, как водяной поток на речную мельницу, это мельничное колесо крутилось, вертелось, и нет ему удержу…
9
…Суд, наконец, подошел к концу и среди настороженной тишины прозвучали слова приговора.
"Бывший митр. Ростовский Арсений, превратно поняв и толкуя вознамеренное ныне полезнейшее распределение церковного имения, безрассудную дерзость имел учинить, о том Св. Пр. Синоду некоторые письменные в крайне укорительных и злословных выражениях представления, пренебрегши то, чем он долженствовал сему высокому Духовному Собранию, в котором Ее Император. Величество президентом быть изволит.
Св. Прав. Синод признал его за такое верховной власти и указам противящееся, да и самое Величество оскорбляющее, преступление не токмо ареста, но и суда достойным. Тем паче, что он еще при том в подкрепление упомянутых своих злостью и ядом оскорбления Величества (не токмо всевысочайшей Ее Величества особы, как президента Синода, но и как своей самодержавной Государыни) наполненных представлений, Св. Писание и Предание св. отец превратно же и ухищренно толковать отважился".
Слова приговора уже не поднимались в высь, они шелестели выцветшими прошлогодними листьями, которые перезимовали под снегами до весенней поры, но за тем шелестом Арсению четко слышался истинный, безжалостный и грозный смысл: суд духовный отдает его суду светскому, криминальному. А тот уже сам определит виновность и наказание преступнику…