– Мы должны выбраться, - сказала я, стараясь говорить как можно тверже, хотя голос дрожал от страха, хотя я чувствовала, как отчаяние захлестывает меня с головой. – Мы не можем здесь умереть. Мы должны бороться.
Но веревки были слишком тугими, дверь заперта на крепкий замок, а стены уже охвачены пламенем. Надежда таяла с каждой секундой, как воск от догорающей свечи.
И ночь, самая страшная ночь в моей жизни, приближалась к своему трагическому, неминуемому завершению. Я чувствовала, как огонь приближается, чувствовала, как жар опаляет кожу. Я чувствовала запах собственной смерти.
Глава 16.
Кашель разрывал грудь, обжигая горло раскаленными иглами. Дым, едкий и густой, словно саван, окутывал меня, забиваясь в легкие, лишая последних сил. Мои пальцы, онемевшие от боли, продолжали отчаянно дергать веревки, царапая кожу до крови. Я знала – это конец. Наша последняя надежда угасла вместе с треском рушащихся балок.
Лия, бедная девочка, всхлипывала, прижавшись ко мне всем телом. Ее дрожь, мелкая и частая, передавалась мне, удваивая мой собственный страх. Я чувствовала, как она сдается, как ее воля к жизни угасает, словно пламя свечи на ветру. И это было самым страшным.
Вдруг, сквозь какофонию огня и предсмертные хрипы, пробился звук. Сначала тихий, приглушенный, словно далекое эхо, но потом все громче и отчетливее. Гомон голосов, крики, лязг металла – диссонанс надежды и безнадежности в огненном аду. Неужели… неужели это возможно? Неужели кто-то пришел?
В моей груди, словно крошечный росток, пробившийся сквозь толщу земли, вспыхнула надежда. Слабая, робкая, почти неслышная, но такая долгожданная. Я молилась, чтобы это не было игрой моего воспаленного разума, галлюцинацией, порожденной страхом и удушьем. Но я боялась поверить. Боялась, что реальность окажется еще более жестокой.
Но шум нарастал. Он становился все громче и отчетливее, заглушая даже рев пламени. Мои сердце колотилось так сильно, что казалось, сейчас вырвется из груди. И вот, сквозь треск пламени, словно раскат грома, раздался оглушительный удар. Дверь сарая вылетела, словно щепка, рассыпаясь в прах.
В проеме, окутанном клубами дыма и адским пламенем, возникли две фигуры. Невероятные, нереальные, словно сошедшие со страниц сказок о героях. Я не могла поверить своим глазам. Это было невозможно.
– Дамир, – выдохнула Лия, задыхаясь от дыма и слез. Ее голос прозвучал, как тихий колокольчик в ночи.
Он стоял там, в самом пекле, с мечом в руке, и в его глазах пылал такой гнев, что я содрогнулась. Гнев, который обещал раздавить тех, кто посмел причинить нам зло. Но не только он. Рядом с ним стоял… Кристоф.
Кристоф?! Мой рассудок отказывался понимать. Что он здесь делает? Как он узнал?
Я не успела задать себе эти вопросы. Дамир, словно вихрь, ворвался в сарай, разрубая веревки одним взмахом клинка. Свобода! Какое пьянящее, какое желанное слово! Кристоф, не теряя ни секунды, принялся тушить огонь вокруг нас сгребая землю и засыпая ею пламя. Движения его были быстрыми, четкими, профессиональными.
– Маргарет! Лия! Быстрее! – кричал Дамир, его голос звенел тревогой и решимостью.
Кристоф подхватил меня на руки, словно я была пушинкой, и вынес из горящего сарая. Я почувствовала, как он прижимает меня к себе, как сильно бьется его сердце. Дамир, подхватив Лию, последовал за ним.
Воздух снаружи был чистым и свежим, словно глоток жизни после долгой, мучительной агонии. Я закашлялась, пытаясь откашлять из легких едкий дым, чувствуя, как горький привкус пепла остается на языке.
Придя в себя, я увидела, что сарай превратился в руины. Огонь, алчный и беспощадный, пожирал последние остатки дерева, превращая их в груду обугленных бревен. Как нам удалось выйти из этого ада живыми, одному Богу известно. Но не только это привлекло мое внимание. Неподалеку от полыхающего кострища, связанные по рукам и ногам, сидели разбойники. Все до единого.
Лица их были перекошены от злобы и страха. В их глазах читалось отчаяние и бессилие. Но сделать они ничего не могли. Дамир и Кристоф, опустили нас на ноги, но не торопились отходить. Да у меня и сил не было, чтобы самостоятельно стоять на ногах. Я позволила Кристофу обнимать себя, чувствуя что мне это приятно.
Вдруг, словно из ниоткуда, к Лие бросился пожилой мужчина. Он был одет в богатую, я бы даже сказала роскошную одежду, и весь его вид говорил о знатности. Его лицо было изрезано морщинами, словно карта жизни, а в глазах стояли слезы. Слезы радости, слезы облегчения, слезы надежды.