- Гордич нонче в архиве, - отвечает Вента, глядя на меня. - Они опьять (он так и сказал: не "опять", а "опьять") замахиваются на устои гидродинамики...
"Гидродинамика - наука наук", - скрипит попугай.
- Теоретики - странный народ, - говорит Кирилл Петрович уже в коридоре. - Только весьма молодые, житейски неопытные люди могут мыслить теоретически по-настоящему нескованно. И потому их всегда приходится принимать такими, какие они есть. Попытки воспитать, конечно, удаются. Работать становится легче, они дисциплинируются, но - увы! - частенько при этом теряют и счастливую способность мыслить не по шаблонам. Очень сложно администрировать! - заканчивает он с извиняющейся улыбкой.
Я отвечаю, что уже встречался с такими людьми, и вновь думаю о Галине Тебелевой: как хорошо, что она работает под началом этого Кирилла Петровича!
Тем временем мы входим в такой же обширный зал, как и тот, где были недавно. В нем тоже счетная машина. Возле пульта стоят три человека: сухощавый с резкими чертами лица мужчина лет пятидесяти и две молодые женщины: одна - рыженькая и веснушчатая, другая - высокая, темноглазая и темноволосая. Женщины переговариваются. Мужчина поочередно поглядывает на них. Из-за гула машины голосов нам не слышно.
Мы подходим. Разговор прерывается. Все трое улыбаются нам.
- Группа контроля, - говорит Кирилл Петрович. - Елена Константиновна Речкина...
Рыженькая женщина подает мне руку.
- Рада Григорьевна Саблина... Руководитель группы - Антар Моисеевич Кастромов... И вы не смотрите, что эти дамы улыбаются, - продолжает Кирилл Петрович. - На самом деле они народ очень въедливый. Так, впрочем, и должно быть: группа контроля!
- Покой нам только снится, - говорит Саблина.
И как подводит итог: в зале становится вдруг совершенно тихо. Лишь через мгновение я соображаю, что Саблина тут ни при чем. Просто вычисление закончилось, и машина остановилась.
Мы выходим в коридор.
- Осталось еще познакомить вас с Ириной Валентиновной Гордич, - говорит Кирилл Петрович.
- С Ириной Валентиновной?
Я почему-то думал, что Гордич - мужчина.
- Да, - отвечает Кирилл Петрович. - И между прочим, заметьте себе: Острогорский и Гордич - единственная родственная пара в нашей лаборатории. Они муж и жена.
Я пожимаю плечами: мало ли родственных пар работает в лабораториях?
Кирилл Петрович толкает дверь с табличкой "Архив" и пропускает меня вперед.
Длинную узкую комнату с пунктиром ламп дневного света вдоль всего потолка занимают стеллажи с папками и письменные столы. За, одним из этих столов (на нем лежит листок бумаги и ничего больше нет) с карандашом в руке сидит женщина лет сорока, невысокая, в ярко-красном платье.
Когда мы подходим, она встает и смотрит на нас, быстро мигая, словно только что вышла из темноты на яркий свет.
- Ирина Валентиновна Гордич, - произносит Кирилл Петрович торжественно, - или просто Ирина, как она просит себя называть. Наш главный теоретик и верховный неподкупный судья. И вообще чудеснейший человек. Не хмурьтесь, Ирина. Я знаю, вы не любите комплиментов. Но в моем возрасте их говорят с абсолютнейшим бескорыстием. Это единственное преимущество старости!
Он говорит, а я тем временем вглядываюсь в Гордич: тонкие губы, узкие кисти рук, вся фигура по-спортивному подобранная, осанка благороднонепринужденная... Ну а в целом... В целом, пожалуй, внешность работника архивов, допущенного к самым сокровенным государственным тайнам. Она с нами и в то же время она далеко-далеко.
"О таком человеке непременно надо бы написать, - думаю я. - Конечно, не документальный очерк, а написать о человеке такого типа в романе, в повести, чтобы можно было свободно домысливать, обобщать..."
Я вдруг чувствую ту взволнованность, которая всегда овладевает мной в предчувствии "настоящего материала".
Глава вторая
Когда мы возвращаемся в кабинет и усаживаемся в кресла, я спрашиваю:
- Это все, кого вы хотели мне показать?
- Сотрудники, с которыми я вас познакомил, - после некоторого молчания отвечает Кирилл Петрович, - готовят лишь самый первый, я бы сказал даже - прикидочный, вариант одного из проектов. На этой стадии большего числа исполнителей не требуется. Однако, думается, и в дальнейшем они могли бы играть основную исследовательскую роль. Среди тех, кого мы видели, два доктора наук и два кандидата. Не знаю, достаточно ли много это говорит вам...
- Ну хорошо. А зачем нужен вам я?
Кирилл Петрович отвечает не сразу. Я рад этой паузе. Ведь я буду должен огорчить его, прямо сказать, что увиденное, в общем, не увлекло меня. Да и что я увидел? Большой архив, две вычислительные машины, десять научных сотрудников разной квалификации. Одна из них, Гордич, заинтересовала меня как литератора. Пожалуй, об этом человеке я даже хотел бы узнать возможно больше, но писать очерк?.. Такая работа совсем не по мне. Во всяком случае я никогда прежде ею не занимался.
- Для чего нужны вы? - спрашивает Кирилл Петрович и смотрит на меня с какой-то полуулыбкой.
Он словно бы решает: сказать или не сказать прямо?
- Да. Чего бы вы хотели от меня?
- Мы намерены предложить вам стать сотрудником нашей лаборатории. Говоря проще - поступить на работу в наш институт.
Я удивленно гляжу на Кирилла Петровича, а вслед за тем чувствую огромное облегчение: от такого предложения очень легко отказаться.
- Говоря казенным языком, - продолжает Кирилл Петрович, не дав мне ответить, - мы хотим, чтобы вы написали нечто похожее, так сказать, на отчет о работе нашей лаборатории.
Я улыбаюсь. Кирилл Петрович встает и, заложив руки за спину, проходит по кабинету. Все это время я ловлю на себе его изучающий и в то же время, несомненно, иронический взгляд. Потом он останавливается возле меня.
- Проблема, над которой мы работаем, теоретически и практически весьма трудна. Не менее важно другое: успех или неуспех всего дела будет окончательно решаться в очень сложных, точнее, в чрезвычайно сложных условиях.
- О, понимаю... Космос... Каждый лишний грамм веса... - Я тоже стараюсь говорить с иронией.
- Да, - совершенно серьезно отвечает Кирилл Петрович. Для окончательной регулировки аппаратуры исследователям, безусловно, придется выходить даже в космос.
- И следовательно, - подхватываю я, - любой участник, который окажется не наилучшим, поставит под угрозу все предприятие.
- Да, - с прежней серьезностью повторяет Кирилл Петрович, - причем само понятие "наилучший", возможно, обретет какие-то особые оттенки.
Я вдруг все понимаю.
- Вы хотите, чтобы я помог вам разобраться в каждом из ваших сотрудников?
- В каждом? - спрашивает он живо. - Зачем же! В отдельности каждый мне ясен. Иначе никто из них не был бы принят в лабораторию.
- Вас интересует коллектив как единое целое?
- Да, - соглашается он. - Эффект взаимодействия. Если вы за это возьметесь, вам придется написать нечто вроде повести или романа, героями которого окажутся сотрудники лаборатории, а действие будет происходить там, где им довелось бы работать, уже завершая проект. Само собой разумеется, что ваш труд мы потом коллективно обсудим, чтобы извлечь из него максимальную пользу. Теоретическая разработка рано или поздно закончится. Придется решать: переходить к стадии воплощения проекта или его отложить. Как раз в таком случае результаты обсуждения очень помогут.
- Вообще отложить?
- Для меня - вообще. Я уже достаточно стар. Отложить проект совсем невозможно.
- Боже мой! - восклицаю я. - Но сознаете ли вы, что фактически предлагаете? Написать роман (всего лишь!), в котором каждый герой - реально существующий человек! И потом еще предъявить его для обсуждения тем самым людям, которые будут описаны! Ну а что, если некоторые из ваших товарищей отнесутся к этому чрезмерно болезненно? Ведь далеко не всегда то, что человек думает о себе, и есть истина. Одних я просто не смогу понять. Других, хотя и пойму, не сумею изобразить... Вас устроит, если опыт мы проведем, а коллектив распадется?