— Ах! — воскликнула мама. — Так это вы, пан поручик, тот самый… подозрительный тип?
Ответом ей был дружный взрыв смеха, а отец, встревоженно оглядев сидящих за столом, решительно заявил, что если в этом доме в самое ближайшее время не будет наведен порядок, и ему не объяснят вразумительно, о чем идет речь, он либо что-нибудь выкинет, либо прочтет присутствующим свой труд о фармакодинамике метилксантинов, в частности теофиллина и теобромина.
Угроза подействовала. В столовой стало тихо. Пацулка принес второй поднос, на котором стояло пять чашек какао, увенчанных пышной белоснежной пенкой.
— С вашего позволения, — сказал поручик, взглядом укротив уже открывшего было рот магистра, — с вашего позволения я начну рассказывать первым. А потом передам слово другим участникам событий.
— У-у… — мрачно протянул Пацулка.
— Ничего не поделаешь, — засмеялся поручик. — Придется и тебе сегодня поговорить на человеческом языке.
Пацулка пробурчал что-то дерзкое, однако поручик оставил его протест без внимания.
— Вам, вероятно, известно, — начал он, — что в последние четыре года по всей стране и особенно в наших краях участились преступления, связанные с хищением произведений искусства. Иностранные туристы охотно покупают всякую старину, за что их трудно осуждать. В связи с этим кое-кто смекнул, что на таком товаре можно неплохо заработать. В прошлом году мы выловили целых четыре банды своеобразных «искусствоведов». Тем не менее беспрерывно поступали новые сообщения о пропаже ценностей. Грабители действовали очень ловко, не оставляя следов. Постепенно мы пришли к выводу, что тут работает не банда, а знающий и опытный преступник-одиночка. Он обкрадывал главным образом костелы и провинциальные музеи, безошибочно выбирая самые ценные, уникальные произведения искусства. Притом, как правило, похищал не более одной вещи и никогдане возвращался на место преступления. Год назад, — продолжал поручик, раскурив любимую трубку, — это дело было поручено мне. Как прошел этот год, лучше не вспоминать, — вздохнул он. — Но в конце концов я установил, что Шустрый (так я мысленно называл вора) действует преимущественно в районах, часто посещаемых туристами. В основном во время каникул, праздников, отпусков, в выходные дни. И «работал» он не возле железных дорог и не в труднодоступной глухомани, а поблизости от шоссе. Отсюда я заключил, что он передвигается не на велосипеде и не на мотоцикле, а на автомобиле. Далее, он появлялся в Поморье и в Бещадах, на Мазурах и под Бохней…
— И небезуспешно! — вставил магистр.
— Притом, как будто специально, избегал окрестностей Варшавы, — продолжал поручик. — На этом-то он и прокололся. Похоже было, он избегает «работать» вблизи своего постоянного места жительства. Это был первый след. Но сколько в Варшаве машин! Как отыскать ту, которая нам нужна? К тому времени плоды «гастролей» Шустрого оценивались уже во много сотен долларов, а я все еще ничего о нем не знал! Три месяца назад меня даже вызывали по этому поводу в Главное управление, где я услышал… Нет! В присутствии дам я, к сожалению, не могу повторить того, что услышал, — смущенно улыбнулся он. — Короче, я понял, что нынешнее лето — мой последний шанс. И мне повезло… Свидетели двух ограблений, «почерк» которых был характерным для Шустрого, упоминали серый «мерседес» с одним и тем же варшавским номером. Я начал следить за владельцем автомобиля и убедился, что, видимо, ошибся: это был обыкновенный, предприимчивый, не блещущий умом, но почти наверняка честный коммерсант. Машину он водил прескверно, без конца платил штрафы, а поскольку очень любил пиво, не слишком часто ею пользовался. Однако потом я выяснил, что на далекие прогулки он приглашает своего приятеля, который по дружбе выполяет обязанности водителя. Приятель этот меня заинтересовал. И кое-что начало проясняться… Молодой, элегантный, состоятельный. Требует, чтобы его величали инженером, хотя институтов не кончал. Работает простым чертежником, только по договорам, и гонорарами как бы не особо интересуется. Я поклялся себе, что стану его тенью и не отступлюсь до тех пор, пока не удостоверюсь, что и на этот раз ошибся. Однако он, видимо, что-то учуял: «гастроли» Шустрого внезапно прекратились. Я уже хотел было на все это плюнуть, как вдруг узнал, что «мерседес» по случаю отпуска хозяина отправляется в очередное путешествие. И тут, думаю, мне помогла погода, вернее, беспрерывный дождь, который нагнал такую тоску на пятерых молодых людей, что они вознамерились поиграть в детективов. В понедельник в местной печати появилась заметка, которая едва все не испортила. В ней сообщалось о неких «циничных преступниках», и это прозвучало как специальное предостережение Шустрому. Тогда я пошел в редакцию и смиренно попросил, чтобы — для блага следствия, — не связавшись со мной, они ничего больше на эту тему не печатали. Вечером того же дня мне позвонили из редакции и сообщили, что из Черного Камня прислали заметку о каком-то неожиданном открытии. И тут я подумал, что вряд ли Шустрый устоит перед таким соблазном…
— Минуточку, — сказала мама. — Это было то самое письмо Брошека, которое я отвозила в город?
— Да, — скромно подтвердил Брошек и подсунул Икиным родителям газету с заметкой.
Поручик улыбнулся.
— Я попросил, — сказал он, — чтобы заметку опубликовали. Рассуждал я примерно так: Шустрый давне не «работал», возможно, у него деньги на исходе, возможно, он захочет воспользоваться случаем… Решив поначалу, что в Черном Камне сделано настоящее открытие, я отправился туда, приняв облик подозрительной личности, которая вполне могла польститься на тамошнее сокровище. По моим расчетам, это могло воодушевить Шустрого: теперь ему было на кого свалить вину. А сейчас представьте себе, что я почувствовал, когда, прибыв на место, понял, что это всего лишь нехитрая ловушка, и никаких произведений искусства в часовне нет.
— Но, но, — обиделся Пацулка.
— Я хотел сказать, — торопливо поправился поручик, — произведения искусства там были, но не такие, какие моли бы заинтересовать Шустрого.
— К счастью, — крикнул магистр, — в Черном Камне появился я! С настоящим сокровищем! А потом открыл второе настоящее сокровище!
— Вы открыли? — сердито спросил Влодек, но Катажина так сильно его ущипнула, что он немедленно замолчал.
— А кто?! — удивленно воскликнул магистр, и тут его понесло: он во всех подробностях рассказал, как подменил Пацулкины скульптуры самой драгоценной жемчужиной своей коллекции, как подстерегал преступника (который обокрал музей и в его родном городе!), какую придумал ловушку, как чуть было не поймал вора, но тот оглушил его и удрал, а также как…
И тут магистр осекся, потому что пришла пора рассказывать, как он собирался добиться ареста самого поручика — по наущению Ики! — и как написал на него заявление (где упоминался и капрал Стасюрек).
И все-таки он все это рассказал, заставив Ику густо покраснеть от стыда. Тем более что Потомок не постеснялся возложить на нее часть ответственности за недоразумение с капралом Стасюреком.
— Простите, — резко сказала Ика, — какое же это недоразумение?! Пан поручик украл скульптуру магистра.
— Ика, детка… что ты говоришь? — ужаснулась мама.
— Она меня в гроб загонит! — простонал отец.
— Хе-хе, — сказал Пацулка.
— Ика права, — рассмеялся поручик. — Я действительно украл статуэтку. Как только понял, что и пан магистр охотится на Шустрого. Я опасался, что он не сумеет ее уберечь, поэтому…
— Но зачем?! — воскликнул отец.
— Чтобы навлечь на себя подозрения магистра и остальных детективов. А также чтобы спровоцировать Шустрого. Мне нужно было, чтобы вор обокрал… вора.
— Пока я не получу изложения этой истории на бумаге и не смогу в одиночестве и без спешки все прочесть, я ничего не пойму, — проворчал отец.
— И то неизвестно, — вздохнула мама.
Поручик покачал головой.
— Жизнь вообще сложная штука, — ни того ни с сего сказал он. — Представьте: я уже украл фигурку, а Шустрый еще ничего не украл. Я был уже близок к отчаянию. К счастью, было сделано открытие…