— Нет, — твердо сказал он. — Я все обдумал и пришел к убеждению, что — по крайней мере, до поры до времени — это наше личное и совершенно секретное дело.
— Хе-хе-хе, — засмеялся Влодек. — Совершенно секретное! А твой старик не в счет?
— Извини, пожалуйста, дорогой Влодзимеж, — с ледяным высокомерием сказал Брошек. — В письме к отцу я просил не только о помощи, но и о сохранении тайны.
— Знаю я, как взрослые хранят тайны! — с горечью пробормотал Влодек; по его тону можно было понять, что у него действительно есть в этой области горький опыт.
— Не валяй дурака! Don’t be silly, — сказала Ика. — Старый Брошек — могила.
— Это он-то могила?! — язвительно воскликнул Влодек. — Увидите, если только из нашей затеи что-нибудь выйдет, старый Брошек забудет про все свои обещания и засядет писать книгу. И, конечно, в ней будут происходить увлекательные, невероятные, захватывающие дух события, не имеющие ничего общего с действительностью, и получится дурацкая сказка для маленьких детей, а мы все сгорим со стыда. Мало вам, что он уже однажды нас описал? С меня, например, довольно. Я предпочитаю обнаружить себя на страницах какой-нибудь другой книги. Терпеть не могу, когда доверчивым читателям вешают лапшу на уши, вы уж простите.
— Такой красивый и такой тупой, — сказала Ика Катажине. Сказала, разумеется, достаточно громко, чтобы Влодек расслышал.
— Ну, знаешь! — возмутилась Катажина.
— Кто это там мяукает? — холодно поинтересовался Влодек.
— Не ссорьтесь! — сказал Брошек.
Пацулка кивком поддержал Брошека, а Брошек с необычайной серьезностью обратился к Влодеку.
— Не знаю, дорогой Влодзимез, известно ли тебе, — с уничижительной любезностью принялся объяснять он, — что вешать лапшу на уши авторам не запрещено. Это называется правом на литературный вымысел. Попробуй, например, описать свою жизнь так, как она идет, час за часом, минута за минутой. Ты бы первый уснул, а уж читатель умер бы с тоски к концу первой главы. Мой старик говорит, что ради того, чтобы сказать правду, книга должна лгать.
— Отличный принцип! — мрачно пробормотал Влодек; он чувствовал, что не прав, но не желал сдаваться.
К счастью, Катажина поспешила ему на помощь.
— Вы что, мальчики, чокнулись? — с обворожительной (поистине обворожительной) улыбкой спросила она. — Мы еще даже ответа от старшего Брошека не получили, не говоря уж о заметке в газете, а вы обсуждаете какие-то несуществующие книжки!
— У них в башках все перемешалось, — объяснила Ика. — Это от умывания колодезной водой. Застудили мозги.
— Не понимаю! — сердито воскликнул Брошек. — Почему отца, которому необходимо срочно закончить работу, вечером не было дома? Так бы мы еще вчера получили ответ…
И тут же подумал: «Ну конечно! Мама уехала на ежегодный съезд хирургов, и папашу в первый же вечер куда-то понесло». Однако вслух он этого не сказал, и оставшаяся часть пути до газетного киоска прошла в молчании.
После того как весь обычный набор газет был куплен и внимательнейшим образом изучен, а также бегло просмотрены некоторые другие издания, в редакциях которых у «старого Брошека» могли быть связи, молчание стало еще более тягостным. Хуже того: оно приобрело довольно-таки безнадежный и — честно говоря — дурацкий характер. Никто, по правде сказать, не верил, что заметка будет напечатана немедленно, уже во вторник, и тем не менее все, не исключая Пацулки, втайне надеялись, что отцу Брошека как-то все-таки удастся это дело «обстряпать». Именно надежда погнала их в киоск и помогла преодолеть два километра с двухсотметровым гаком меньше чем за пятнадцать минут.
Теперь же надежда лопнула, как мыльный пузырь, уступив место ощущению пустоты, а пустота немедленно заполнилась твердой уверенностью в том, что их идея гроша ломаного не стоит. И сразу же холод стал ощутимее, дождь — мокрее, носы начали синеть, а пальцы коченеть.
— Ох, чувствую я, без насморка не обойтись, — уныло сказала Ика.
Один Пацулка быстро повеселел, сделав сенсационное открытие: в кондитерский ларек завезли «раковые шейки»! Никогда прежде их там не бывало. А на этот раз были. Неудивительно, что Пацулка не только воспрял духом, но и ощутил прилив вдохновения. Набив конфетами рот, он подошел к Брошеку и энергичным жестом указал ему на здание почты. Брошек привык считаться с Пацулкой, поэтому и на сей раз не оставил его жест без внимания.
— Пацулка, — сказал он, — ведь за один день никакое письмо не успеет дойти.
— Кончайте, вы! — рассвирепела Ика. — Я сейчас начну чихать, а вы тут порете какую-то чушь!
— Я с самого начала говорил, что сопляки позволили щенку себя околпачить, — сказал Влодек.
Ика наконец чихнула. Очень злобно.
— Сопляки?! — переспросила она и опять чихнула. — А ты — старый маразматик!
— Да? — улыбнулся Влодек.
— Мало того, — гнусаво продолжала Ика. — Я слыхала от взрослых, что среди всех вундеркиндов твоего возраста ты был самым несносным.
— Да? — с улыбкой повторил Влодек.
— Да. И хотя, возможно, из сопливого возраста уже вышел, менее противным не стал.
— Да? — в третий раз улыбнулся Влодек.
— Нет! — не сдержавшись, крикнула Катажина.
Ика посмотрела на подругу с безграничным презрением и снова чихнула.
— Эх ты! Пожалела бедняжку! Ну чего ты его защищаешь? Воображала несчастный! Зачем, скажи, он сюда потащился с околпаченными сопляками?
— Как ты можешь? — прошептала Катажина.
— Зачем я сюда потащился? — с ослепительной улыбкой переспросил Влодек. — По очень простой причине: чтобы составить компанию Катажине.
Такого удара Ика не ожидала. Она растерянно уставилась на Влодека, и ее красивое смышленое лицо приняло довольно глупое выражение.
— Только поэтому, — добил ее Влодек.
Тут Пацулка решил угостить друзей «раковыми шейками».
Он протянул целую пригоршню сначала Ике, потом Катажине. Его не удивило, что у последней были полузакрыты глаза, а на щеках вспыхнул румянец счастья. А также не удивило, что она отправила конфету в рот, разгрызла и проглотила, даже не заметив, что забыла снять фантик.
— Я иду на почту, — решительно заявил Брошек.
— Зачем? — спросила Ика. — Поглядеть, как они завтракают в своих окошечках?
— Я пожелаю им приятного аппетита и спрошу, нет ли письма.
— Они тебе скажут, что нет.
— Ну и пусть, — спокойно ответил Брошек. — Существует еще такое изобретение, как телефон.
— О, — сказал Пацулка таким тоном, что все поняли: это он и имел в виду.
На почте как раз начался первый этап второго завтрака. В кабине международного телефона кто-то надрывно кричал: «Ты меня слышишь? Марыська, слышишь меня?» В окошке с табличкой «Заказная корреспонденция» второй завтрак состоял из хлеба с маслом и крутых яиц, а в окошке «Телеграф и телефон» — из бутербродов с колбасой и помидоров.
— Приятного аппетита, — сказал Брошек в первое окошко. — Мне нет письма?
— Чего уж тут приятного! — буркнула особа неопределенного возраста и еще более неопределенного пола. А потом мстительно добавила: — Письма нет.
— Приятного аппетита, — сказал Брошек в окошечко номер два. — Я бы хотел заказать междугородный разговор.
Особа в окошке номер два — хорошенькая девица (правда, уже начавшая расплываться) со светлыми, как лен, волосами (в результате химической завивки превратившимися в спутанное овечье руно) — только кивнула. Потом она указала на кабину, из которой все еще доносился отчаянный вопль: «Ты слышишь меня, Марыська?! Марыська, ты меня слышишь?!» — и в конце концов, отправив в рот очередной кусок колбасы, нечленораздельно произнесла:
— Попробовать можно.
— А это долго? — спросил Брошек. — Пробовать долго придется?
Особа несколько оживилась.
— Не-а, — сказала она. — От силы часа два. Или три. Только сегодня слышимости никакой. Кабель намок. Ну что? Какой номер заказывать?
Брошек изобразил на лице подобие улыбки. Из угла, где стоял Влодек, донеслось нечто вроде «хе-хе-хе». Брошек притворился, что не расслышал.