— Но как же ты, почтенный, успел туда и обратно? — вопросили присутствовавшие. — Никак, лежал на скамейке?
— То не скамейка была, о нет! — возразил Лерон. — Увы, я — пожилой, всеми уважаемый человек — летел верхом на управляющем, а тот, в свою очередь, оседлал бронзовую кочергу. Пока мы летели, из меня вытряхнуло все мои познания в сложном искусстве врачевания, и перед скорбным ложем больного я предстал совершенным профаном. Но не это ужасно, почтеннейшие! То, что я увидел, заставило меня застонать от ужаса. На кровати лежала… половина графа Амрок, словно его рассекли надвое вдоль острым мечом. При всём этом граф оставался вполне жив, двигал рукой, ногой, ухмылялся половиною рта и щурил глаз. Ни крови, ни торчащих внутренностей — срез на вид был гладким, черным, и когда я захотел потрогать его рукой, она провалилась почти по локоть в пустоту.
— Полегче! — прикрикнул граф. — О, небеса! В этой распроклятой дыре нет даже врача, один только пьяный живодёр!
— Но как это случилось с вами, ваша милость? — спросил я.
— Я ставил один очень интересный опыт, — ответил мой половинчатый пациент. — И сделался жертвой собственной неосторожности.
— Расскажите подробнее, — настаивал я. — Как же я смогу оказать помощь, если мне неясна причина болезни? Будьте откровенны — от лекарей не держат секретов.
Граф рассмеялся:
— Я могу быть с тобой откровенным только наполовину, — сострил он. — Я, видишь ли, занимаюсь наукой. Не глупой, напыщенной магией, а серьёзным изучением сути вещей и их трансформацией, то есть — изменением. Понятно ли тебе это, простофиля?
Я отвечал, что понятно. Когда сахар и хлебные дрожжи превращаются в напиток, украшающий жизнь, это тоже выходит трансформация. Уж не знаю, почему мне захотелось пошутить… Я тут же пожалел об этом, глядя, как половина графа Амрок извивается в конвульсивном смехе.
— Хорошая шутка — половина исцеления! — выдавил он сквозь хохот. — Половина… Ха-ха-ха!
Неожиданно вторая его часть проступила рядом с первой там, где ей и положено быть. Сначала она оставалась какой-то рассеянной, нечёткой, но довольно скоро сгустилась и сделалась вполне реальной. Зато первая половина расплылась, подёрнулась дымкой и… исчезла!
— О! О-о! — простонал граф. — Как это мучительно!
На открытых моему взору частях его лба и носа проступила испарина.
— Пусть ваша милость простит бедного профана, — заговорил я. — Но всё же непонятно…
— Чего тут непонятного! — воскликнул несчастный. — Совершенно случайно я открыл существование другого мира. И находится этот мир не где-то там, за тридевять земель, а здесь, рядом. Мы живём сквозь него и даже не замечаем этого! Иногда, правда, отдельные картины или образы попадают оттуда к нам и исчезают, никем не понятые, не разгаданные… Таинственные и прекрасные существа обитают там, неслыханные сокровища хранятся, недоступные людской алчности. Я дерзнул отодвинуть завесу, но мне показалось мало — и, никем не званный, я вторгся туда. И жестоко наказан. О-о! Мне не выбраться целиком!
— Чем же я могу помочь вашей милости? — совсем растерялся я.
— Я велел позвать тебя, потому что мне страшно… — признался граф Амрок. — Я не доверяю никому из своих домочадцев, кроме Джокса. Он — образцовый слуга, но глуп… Очень глуп. Я долго не протяну, это ясно. Хотелось перед смертью поговорить с кем-нибудь… Какая жалость, но я не смогу расплатиться с тобой за беспокойство — кошелёк остался в другом кармане халата. Ха-ха-ха!
Так он пошутил в последний раз. Вскоре после этого оставшаяся половина тела подёрнулась облаком, и граф исчез целиком. Не успел я отойти от скорбного ложа, как с лёгким хлопком тело вернулось, все целиком. Большого прока от этого не было, потому что тело было мёртвым.
Беглый осмотр привёл к удивительным результатам — я заключил, что граф скончался не от естественных причин. На его шее имелись явственные следы удушения, как будто чья-то сильная, не ведающая жалости рука сдавила горло бедняги. Труп был ещё тёплым.
Я позвонил в колокольчик у изголовья. Явились Джокс и Грателло. Странно, но мне показалось, что развязка была известна заранее. Джокс деловито осмотрел тело своего господина, а Грателло показал мне лезвие кинжала, прижал меня к стене и спросил:
— О чём он рассказал тебе? Говори, и не вздумай ничего скрывать, иначе тебе не выйти живым отсюда!
— Мне скрывать нечего, — оторопело пробормотал я и пересказал содержание нашей с графом беседы. Меня разобрал страх, на этот раз — настоящий, страх за свою жизнь.
— И что ты думаешь обо всём этом? — осведомился Грателло.
— Ничего.
— Болван! Олух! Ладно, я напишу за тебя, перескажу твои слова, а ты распишешься. Это называется «свидетельские показания». Мы не хотим, чтобы нас обвинили в убийстве графа.
— Конечно, вы его не убивали, и я могу это подтвердить, — сказал я. — Вам нечего бояться.
Тут оба переглянулись и хмыкнули похожим образом, а я подумал, что касательно своего слуги граф здорово просчитался. Джокс совсем не глуп. Почему-то это открытие испугало меня ещё сильнее.
В соседней комнате мажордом долго и сердито корябал пером пергамент. Конечно, он мог написать туда всё что угодно. Но читаю я лучше, чем пишу. Перед тем, как поставить свою подпись, я прочёл написанное — там все соответствовало истине. Это меня успокоило, и я расписался.
— А теперь — убирайся! — рявкнул Грателло.
Я направился к выходу, но Джокс остановил меня.
— Жаль тебя, старик, — сказал он. — Промокнешь, замёрзнешь, умрёшь, чего доброго. А нам нужен живой свидетель. Садись-ка на кочергу.
— Нет уж, я спущусь пешком, как и подобает людям, — возразил я с достоинством, но проклятый мажордом хлопнул в ладони, и кочерга сама протиснулась мне между колен. Не успел я даже вскрикнуть, как уже летел стремглав, иногда разворачиваясь в воздухе, словно перепуганная ворона.
Однако мерзкая кочерга явила гнусный норов — она всё время взбрыкивала, угрожая обрушить меня в ущелье.
Наконец кочерга выскользнула из-под меня, да ещё и наподдала прямо в воздухе. Я полетел кувырком и оказался здесь…
— Выслушав этот удивления достойный рассказ, все пожали плечами и разошлись по своим домам, — продолжал кузнец. — Мы решили, что Лерон перебрал на ночь глядя и ему все померещилось. Однако стряпчий, оформлявший завещание, подтвердил весть о кончине графа. Тогда-то все и призадумались.
Никто в этих краях не верил в науку. Старая, привычная магия как-то ближе нам, неотёсанным мужланам.
— Это действительно очень похоже на магию, — с презрением в голосе прервал его Конан. — От таких историй смердит колдовством.
— Так или иначе, почти все разъехались, о чём я уже говорил, — закончил кузнец свой рассказ. Огонь в его горне давно погас, заготовка остыла, некованный конь стоял в загончике под навесом, с хрустом пережёвывая лежалое сено.
— Но я в толк не возьму, — проговорил варвар. — Ты же сказал, что в замок редко кто захаживал, а потом заявил, что туда ездят одни чудаки. Чудаков-то много было?
— Порядком, — усмехнулся кузнец. — После смерти графа они зачастили туда, никому не объясняя — зачем. Понятно, что в замке Амрок хранится такое, чем хотелось бы поживиться. Но мы, здешние, — народ не слишком любопытный.
— И ленивый, — заметил Конан. — Хватит прохлаждаться. Я не хочу осесть здесь на веки вечные. Пошевеливайся!
Кузнецу не слишком понравился такой конец беседы, но делать ему больше ничего не оставалось, кроме как вернуться к работе. Пока он, поругиваясь, разжигал и раздувал горн, наполняя воздух кузни запахом горячего металла, Конан вышел под дождь.
Дорога, уводящая прямо к тайне замка Амрок, лежала перед ним. А опыт подсказывал: чего-чего, а приключений там будет предостаточно. Но добровольно связываться с магией варвару вовсе не хотелось, в науку он верил ещё меньше, чем местные жители.
«Что там может быть? Какой-нибудь колдовской талисман или свиток с могущественным заклинанием. Мне это неинтересно, — размышлял он. — Вот если бы драгоценный камень или гора золота… Или хотя бы женщина, достойная внимания… Тогда бы я ещё подумал, стоит ли лезть туда».