- Можно мне сказать словечко, Николай Петрович?
Она вошла в кабинет и стала за меня ходатайствовать.
- Вот вы говорите про выводы, Николай Петрович, - начала она. - А они, бедные, уже всё, наверно, вывели. Шутка в деле: один остался без ноги, другой без матери, да и третьему, я думаю, не сладко. Вы уже не обидьтесь, Николай Петрович, если я что не так скажу, но только надо ребятишек в школу принять. Что их зря казнить: они и так уж, наверно, исказнились.
- Не вашего ума дело, Ивановна, - сказал директор. - Педсовету лучше знать, что делать.
Ивановна ещё что-то говорила, но директор сделал скучное лицо и занялся какими-то бумажками.
Хорошо, что в это время пришёл Туляков. Он заходил к нам домой навестить меня и, узнав от ребятишек, что я направился в школу, поспешил мне на помощь.
Академик попросил меня выйти из кабинета, а сам остался с Николаем Петровичем.
- Нечего делать, Молокоед. Как только заживёт у тебя нога, двинемся на фронт, - успокоил меня Димка, когда я сообщил результаты переговоров.
- Хватит! - обозлился я на Димку.
Димка удивился, вытаращил на меня ангельские глаза и пропел из «Царской невесты»:
- Не узнаю Григория Грязнова!
Но тут тут из дверей школы показался Туляков и, поправив рчки, сказал:
- А вы здесь?Дело улажено!
Ему удалось всё-таки уговорить директора не исключать нас из школы.
- Как же так вам удалось, - удивился я. - Ведь только что директор отказал мне.
- К учителям тоже надо иметь подход, - улыбнулся Туляков.
Оказалось, что он за нас поручился, но нас оставили на второй год.
Нога моя к осени совсем зажила, я стал ходить без костылей и только немного прихрамывал. Но врач утешил меня, что со временем пройдёт и хромота.
Впрочем, разве в этом теперь было дело! Даже если бы мне пришлось остаться на костылях, я был бы теперь в двадцать раз счастливее того чудака, у которого душа просила романтики.
Никогда я не думал, что так интересно учиться, и занимался прямо-таки с наслаждением.
- Что случилось с Молокоедовым? - удивлялись все учителя. - Был такой оболтус, а теперь учится лучше всех…
Не знаю, о чём говорили между собой учителя после нашего бегства, но только и они, видимо, кое-что поняли. Когда Мишка Фриденсон предложил организовать ребячий истребительный батальон, Аннушка не стала чинить препятствий и даже стала главным нашим ходатаем по этому делу. Меня избрали командиром батальона, Мишку - комиссаром. А батальон свой мы назвали так: Первый пионерский истребительный батальон имени Джека Лондона.
Да! Я забыл ещё сказать, что Белку, или точнее Нюрку Соколову, мы тоже приняли в свой батальон бойцом и санинструктором.
Первую четверть все мы - я, Лёвка, Димка и Белка - закончили в числе лучших учеников. Шестого ноября к нам на квартиру пришёл сам академик Туляков. Дома были только мы с Белкой, и он попросил позвать Димку и Лёвку. Я сказал Белке, чтобы она выбросила на балконе сигнал: она вывесила мамин фартук, и сразу явились Димка и Лёвка.
Академик даже удивился:
- Здорово у вас дело поставлено!
Он сначала поговорил с нами, посмеялся, всего Джека Лондона и Брет-Гарта у меня пересмотрел, а потом позвонил куда-то и спросил: «Ну, как? Готово? Тогда приезжайте сюда».
Пока мы ждали этого человека, я разговорился с академиком о книгах.
- Роман Харитонович! - спросил я Тулякова. - Почему так получается: сколько книг мы с собой брали, а ни одна нам не помогла, - и я перечислил ему всю нашу библиотеку от «Полезных и вредных растений», сочинения профессора Жвачкина, до наставления о свежевании туш.
А, он на это ответил:
- Кроме книг, надо было и котелок иметь.
- Да у нас был котелок, - сказал Лёвка. - Хороший котелок, медный.
Туляков засмеялся и постукал Лёвку пальцем по лбу:
- Я вот о каком котелке говорю. Учиться надо, тогда из любой книги пользу извлечёшь. А неучёным жить - до смерти глухарей обдирать будешь и сычуги из них через горло таскать.
Мы все вместе посмеялись. И вот вваливается к нам какой-то дяденька с пакетами и портфелем. Роман Харитонович засуетился, приказал Белке накрыть стол и начал выкладывать разные закуски, конфеты, пирожные, о каких мы уже забыли и думать во время войны. А потом поставил на середину стола бутылку шампанского.
- Не знаю, как в Доусоне, - сказал он, - а у русских золотоискателей принято в таких случаях откупорить бутылочку шампанского. Впрочем, может, наши дамы пожелают ситро?
- Ага, мне ситро, - сказала Белка, сразу вообразившая себя дамой.
- На Клондайке всё больше виски глушат, - сказал Лёвка, как будто только и делал, что сидел в Доусоне и глушил виски.