Он осмотрел меня, повыспрашивал о том, где, что и как болит, а потом потрепал по плечу и сказал старшей сестре:
— А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приёмный день.
Я думал, что он шутит, а вышло наоборот. Только я поел, как ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна. Они мне назадавали столько вопросов, что я под конец не выдержал и попросил:
— Прошу задавать вопросы в письменной форме.
Они посмеялись, но я видел, что им всё хочется узнать.
— Мама, а ты выполнила мою просьбу насчёт НКВД?
— Нет, сынок, не выполнила! Не верила я тебе. Да и там не верили. Ведь я ещё раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Ну, я с ними и согласилась, что всё это бредни. Ведь ты мне этими шпионами и диверсантами все уши прожужжал.
— Жужжал, жужжал и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда — нельзя.
И ни словом не упрекнула меня мама, а было за что. «Вот, — думаю, — подвезло мне, что я сразу в больницу угодил, — иначе попало бы мне по первое число. Димке и Лёвке хуже: им так просто не отвертеться».
Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка появилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит, да синенькие глазёнки светятся.
— Иди сюда, Рыжик! — обрадовался я.
— Зачем ты меня Рыжиком зовёшь? — сердито зашептала она. — Меня так только в школе дразнят. Ты лучше зови меня Белкой. Это ведь ты меня первый Белкой назвал.
— Ты на меня вчера обиделась?
— Конечно, обиделась, — в её васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. — Я всё ждала, когда ты придёшь, а ты сразу заорал: «Марш отсюда!» Я всю дорогу ревела.
— Ты меня извини, — я пожал ей руку, — но так было надо. Потом расскажу.
Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идёт прямо к моей кровати.
— Ну, — здравствуй! — подал он руку Белке. — А это, наверное, знаменитый Молокоед?
Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:
— Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять встали на Военную Тропу?
«Что это, — думаю, — ещё за чудак?» Но это был сам академик Туляков.
Он пришёл, чтобы разузнать от меня всё относительно Золотой долины.
— А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? — спросил он.
Вместо ответа, я подозвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у неё мои брюки и выгребла из карманов всё, что там есть.
Через минуту няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унёс с собой.
— Вот, что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.
Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился.
— А ты не шутишь? Неужели сплошь?
— Сплошь. Честное пионерское, сплошь!
— Ну, спасибо тебе, малыш! — он схватил меня за плечи и расцеловал. — Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята, как ты!
Я никак не мог понять, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки — не что иное, как медный блеск — самая богатая руда, в которой содержится 80 процентов меди.
— Во-семь-де-сят! — раздельно, по складам, выкрикнул он. — А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?
Он ещё раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.
Не успела закрыться дверь за Туляковым, как дежурный врач сказал, что Молокоедова зовут к телефону. Меня опять уложили в коляску, я подмигнул Белке — знай, мол, наших! — и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне её подали, и со мной стал разговаривать капитан Любомиров.
— Вася! — сказал он так, как будто мы были сто лет знакомы. — Ты Белотелова узнаешь?
— Как же не узнать, старые знакомые.
Он засмеялся и попросил передать трубку врачу. Врач сказал: «Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете». Я сразу понял, что капитан спрашивает, хорошо ли я себя чувствую и можно ли со мной говорить, и где.
Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:
— Это куда тебя возили, с кем разговаривал?
— Пока военная тайна. Потом расскажу.
— Что это ты со мной так разговариваешь? — обиделась она. — Всё потом да потом, как будто я маленькая.
Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:
— Лежи! Если не умеешь, так не берись.
Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.
— Теперь хорошо?
— Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?
— Правда, ловко? — обрадовалась Белка. — Я хоть сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только вот лета не выходят — не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила. Хочешь, покажу?
Она расстегнула халат, и у неё на кофточке, рядом с пионерским значком, действительно, был привинчен значок ГСО первой ступени.
Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там всё время ранили, а она всё время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.
— А ты хорошо учишься? — спросил я.
— Одни пятёрки! — развела она руками и заболтала ногами. — А ты?
Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.
— Я бы тоже учился бы на пятёрки…
— «Бы» мешает?.
Этим «бы» Белка рассмешила больных, и все в палате стали хохотать. И хотя смеялись не надо мной, а над тем, как ловко Белка меня поддела, всё моё геройство растаяло от этого «бы», как дым.
Я в первый раз подумал о том, что будет, когда я выпишусь из больницы. Сейчас мне хорошо и весело, все считают меня героем. Но нога заживёт, приду я домой, а дальше что?
Все ребята перейдут в шестой класс, а я как был двоечник, так двоечником и остался, как сидел в пятом, так и остаюсь сидеть в нём второй год. В классе нам с Димкой отведут самую последнюю парту, чтобы мы, два здоровенных дурака, не загораживали доску другим ученикам, которые меньше нас, но умнее.
Картинка!
Хорошо ещё, если не исключат из школы! А ведь могут за такие дела и исключить! А что тогда? Идти опять искать золото, которого нет? Или ловить ещё какого-нибудь старикашку?
— Ты что стал кислый, как простокваша? — спросила Белка.
Не знаю, что бы я ответил ей на это, если бы не зашла к нам в палату дежурная сестра.
— Васю Молокоедова в кабинет главного врача!
— Ох, Молокоед, и мучают же тебя здесь, — посочувствовала Белка. — Даже поговорить не дадут.
В кабинете главного врача сидели стенографистка и капитан, а против них — Белотелов. Очки он или потерял или нарочно спрятал и глядел на меня злыми жёлтыми, как у кота, глазами.
— Узнаёте друг друга? — спросил капитан. — Скажите, Белотелов, где вы в последний раз виделись с Васей Молокоедовым?
Так Любомиров начал допрос этого мерзавца.
Тот начал сразу крутиться, говорил, что ездил присмотреть место для рыбной ловли и на обратном пути встретился в кузове попутной машины со мной и, что я будто ехал с рыбалки. Потом, сказал он, этот мальчик, то есть я, почему-то выпрыгнул из машины, и они с шофёром долго меня искали, боялись, что я расшибся.
— А вы не знаете, почему мальчик выпрыгнул?
— Откуда же мне знать, — пробурчал Белотелов. — Это вы у него спрашивайте…
— Скажи, Вася, почему ты выпрыгнул? — обратился ко мне капитан. — Что это вздумалось тебе ломать собственные ноги?
— Что вы скажете на это, Белотелов? — стал допытываться капитан, выслушав меня.
— Мальчишеские бредни! Этот парнишка, товарищ капитан, вообще большой фантазёр. Я у них часто бываю по соседству, и вечно он носится с Джеком Лондоном, Брет-Гартом и Луи Буссенаром. Это его же соседи вам подтвердят. Да что уж чище — он целую экспедицию в Золотую долину снарядил и решил там заняться добычей золота…