Я подмигнул капитану и спрашиваю:
— Между прочим, гражданин Белотелов, от кого вам стало известно про нашу экспедицию в Золотую долину?
Белотелов понял, что попался.
— Слухи такие были…
Тут уж в него опять капитан вцепился:
— От кого слышали?
Он знает, что если соврёт на кого-нибудь, ему сразу очную ставку сделают, и брякнул:
— Молокоедов мне сам сказал.
— Когда?
— Накануне своего бегства.
— И вы молчали об этом, хотя бывали у них и знали, что мать уже утопленником его считает? Почему вы молчали?
— Простите, я ошибся, — замычал Белотелов. — Он сказал мне об этом в машине.
— Ну, знаете, Белотелов, — засмеялся капитан, — не надо так стенографистку подводить. Ведь она записала с ваших слов, что Молокоедов возвращался с рыбалки, а теперь говорите, что он там добычей золота занимался. Что же ей теперь прикажете, переправлять ваши ответы заново?
Засыпался Белотелов, а признаться не хочет.
— Вы спросите ещё, товарищ капитан, как его зовут.
— Можете ответить, Белотелов?
— Меня зовут Пантелеймон Петрович. Да это и из паспорта видно.
— Значит, Пантюхой зовут? А почему вас отдельные граждане Генрихом величают?
Белотелов вскочил, сразу видно, что я его под ребро поддел, потом опять сел и, глядя мне в глаза, сказал:
— Мальчишка сочиняет…
Но капитан успокоил его, дал выпить холодной воды и спросил, откуда мне известно насчёт Генриха. Я рассказал, как стоял за ёлкой и как этот Пантюха со стариком разговаривал и как ему было поручено убить меня.
— Вот почему, господин Генрих, вы за мной в машине гонялись, а я выпрыгнул и лежу теперь здесь со сломанной ногой.
А он одно своё твердит: «Бредни. Мальчишка не в меру начитался приключенческих романов».
Тогда опять Любомиров вмешался:
— Значит, вы, Белотелов, утверждаете, что вас зовут не Генрихом, а Пантелеймоном и что никакого знакомого старика у вас в Золотой долине нет?
— Утверждаю, — поднял на него бесстыжие глаза Пантюха. — И, надеюсь, скоро сами поймёте, что нельзя верить показаниям несовершеннолетнего мальчишки.
— Одну минутку, товарищ капитан, — попросил я. — Разрешите мне съездить к кастелянше.
Меня свозили к кастелянше, я достал из кармана пальто кашне и положил на стол перед Белотеловым.
— Вам неизвестно это кашне?
Белотелов вскочил и закричал:
— Товарищ капитан! Кто здесь следователь, вы или этот молокосос?
Капитан успокоил Белотелова, а потом с недоумением посмотрел на меня и пожал плечами: он не понимал, зачем я вытащил это кашне. Тогда я попросил, чтобы Белотелова пока вывели из кабинета, и рассказал, где и при каких обстоятельствах подобрал этот шарф. И ещё спросил капитана, зачем он возится с Белотеловым, когда ясно, что тот враг.
— Нельзя так, Вася. Всё надо доказать, чтобы Белотелов признал наши обвинения справедливыми.
Белотелова снова ввели.
— Вася задал вам, гражданин Белотелов, уместный вопрос, это ваше кашне?
Белотелов отрицал. По моей просьбе вызвали дядю Пашу, и он подтвердил, что такое кашне, действительно, носил Белотелов.
— Такое, но не это, — попытался увильнуть Белотелов.
Когда следователь попросил его показать свое «настоящее» кашне, он сказал, что не может этого сделать, так как оно потеряно.
— Ну вот, а я и нашёл его!
— Где?! — заревел Белотелов.
— В Золотой долине! Там, где ваша нога, гражданин, никогда не ступала, а только оставляла за собой следы новых галош.
Но и вещественное доказательство не могло сломить упрямства моего врага.
Капитан прекратил допрос.
— Ты устал, Вася! Может, пока протокол перепечатывают, чайку попьёшь? Знаешь, такого крепкого с лимончиком?
— Крепкого чаю с лимончиком после войны попьём, товарищ капитан.
Но капитан вынул из кармана пачку настоящего грузинского чаю, лимон и подал мне. Потом попросил к себе сестру-хозяйку.
— Сестра, будьте любезны, заварите чайку покрепче, нам с Васей подкрепиться надо.
Такой хороший капитан, что просто — ну! Не то, что майор в военкомате. Вот бы посадить этого капитана на место того майора, сколько бы нашего брата на фронт пошло!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В ночи кричат козодои. Лассо на шее злодея. Экстренная голубеграмма. Тайна Золотой долины.
С допросами я совсем забыл про своих товарищей, а надо было сразу сказать капитану, чтобы он послал кого-нибудь на помощь Лёвке и Димке.
А Лёвка с Димкой попали в большой переплёт.
Как только я умчался вперегонки с Белотеловым, в Золотой долине быстро стемнело. Лёвка стал бояться летучих мышей, которых в долине почему-то было очень много.
— Пошли, Димка, в хижину, — предложил он. — Разведём костёр, с огоньком всё-таки веселее будет.
Чудак, этот Лёвка! Димка — умнее, он понимал, что старик сразу пойдёт на огонёк и будет крутиться около хижины, пока не укокает их обоих.
— Нет, Лёвка, нам себя выдавать нельзя. Только дураки могут сидеть у костра, когда за ними охотятся.
— А где же мы спать будем?
— Ты эти свои интендантские привычки оставь, — резонно осадил его Димка. — Можешь одну ночку и не поспать. Молокоед уже третью не спит, и то ничего.
— Что же, так и слоняться теперь в темноте всю ночь?
Без меня им всё-таки трудно приходилось. На месте Димки я прикрикнул бы на Лёвку, и все. Но я сам дал волю Большому Уху: ведь ему же я поручил перед отъездом стеречь старика. Он и нос задрал, а толку в голове — маловато.
Спорили они, спорили и решили всё-таки костра не разводить, а ночевать около хижины. Тесно прижавшись друг к другу, потому что очень дрожали от холода, а мне думается, и от страха, они пролежали часа два. Старик не появлялся.
— Димка! — вспомнил Лёвка. — Ведь Молокоед приказал нам караулить старика, а мы караулим хижину.
— Старика караулить тебе поручено, а не мне! Иди и карауль!
Но Димка никогда не был обидчивым. У него хватило сознательности на то, чтобы забыть оскорбление, которое я нанёс ему, и они выработали план действий.
Спор произошёл только из-за винтовки. Димка взял на себя самое опасное дело: караулить у входа в пещеру, и поэтому хотел взять винтовку. Но Лёвка воспротивился: ему обязательно нужна была винтовка.
— Тогда ты и иди к пещере.
— Будь спокоен! — храбрился Лёвка. — У меня старикашка не проскочит.
Так и договорились. Димка встал на караул у начала лесной тропинки, которая вела из Золотой долины, а Лёвка залёг с винтовкой у пещеры. Между собой они условились переговариваться криком козодоя. Одна трель должна была обозначать, что всё в порядке, а две трели — «Внимание! Старик здесь».
Сначала козодои перекликались мирно, и если бы послушал кто со стороны, то восхитился бы спокойствием долины, оглашаемой только трелями козодоев. Но на человека, знающего, в чём дело, эти трели могли нагнать жуткий страх.
Взошла луна, и тут Димка услышал двойной крик козодоя. Он понял, что старик вылез из пещеры, и надо глядеть в оба. А Лёвка, как только увидел старика, сразу перестал бояться и, переползая от куста к кусту, начал за ним слежку.
Старикашка направился к хижине. По мере того, как он приближался к нашему жилью, он становился осторожнее: несколько раз останавливался, прислушивался, ложился зачем-то на землю и, наконец, покрутившись около хижины, вошёл в неё и включил электрический фонарик.
Убедившись, что мы исчезли, он, уже не остерегаясь, быстро направился к тропинке. Лёвка сразу дал две тревожные трели, и Димка понял, что враг приближается. Он прижался к камню, старик не заметил его.