– С каких это пор, Пётр Аверьянович, жандармы с ворами из одной миски похлёбку черпают? – упрямо спросил Аким.
– С нонешних! – рявкнул Рогожкин.
– Стало быть: ни закона, ни власти?
– Действо нынче и сила верховодят, Булавин! Понял? Тебе мой урядник дело предлагал, а ты кобенился. Пеняй на себя. Ротмистр – не исправник Рогожкин… Ничем не брезгует. А что касательно меня-то я сам по себе и перед Господом Богом не повинен!
– Придёт время, люди разберутся в чём чья вина, – сурово сказал Аким жалко съёжившемуся под его взглядом Рогожкину.
У распахнутых ворот остановился. Полицейские ещё топтались вокруг нарт, потом плюхнулись на них и собаки недружно взяли с места. Однако не успели раскатить нарты на ход, встали. С нарт спешился Коноплёв и засеменил назад – к Акиму. Булавин шагнул ему навстречу.
– Пути не будет! Что воротился? – с мягкой иронией крикнул Аким.
– Пути, как и мозги, так замотались, что скоро не раскрутишь! – отозвался Коноплёв.
Он остановился напротив Акима, перевел дух.
– Не держи на нас зла, Аким. Не наша в том вина, что мацурики Россею-матушку по швам распускают.
– За этим тебя послал Рогожкин?
– Хотя Аверьяныч – мужик гнутый, однако ж наш – россейский. Ему, что колымская землица, что рязанская али вятская – едина. Нам тут жить. Вот и хотел Пётр Аверьянович от тебя беду отвести. Не вышло. Ротмистр выкуп потребовал. Отдай ему свои заначки, Аким. Мы знаем, что золото ты в карманах не носишь.
– А ты знаешь, Коноплёв, ротмистр-то порядочнее вас. Он мне сначала все мои «заначки» показал на хорошей карте, а потом пообещал расстрелять. Возьмёте у Альтмана карту – будете шибко богатыми.
– Истинный господь? – выпучился Коноплёв, точно не веря ушам своим. – И где же она – эта карта у него засунута?
– Это у ротмистра спросите, – раздражаясь, посоветовал Аким. – Кстати, попросите его, чтоб самородок в несколько фунтов показал. Любопытный «камушек»…
– Ну и шельмец ты, Аким, – ухмыльнулся Коноплёв, – Аверьянычу сейчас скажу: ой как зальётся радостью!
– Ему грех на душу взять, что в бане плюнуть, – мрачно сказал Аким, презрительно смерив Коноплёва, и тяжело двинулся к яранге.
Звёздное небо лунной россыпью разлилось над снежной пустыней. Под тяжестью ледяного панциря потрескивала река, ухая у берегов оседающими провалами. Неожиданно всё замирало, погружаясь в остеклянелую тайну ночи.
Из смрадной яранги Аким вышел наружу. Он стоял в теневой вычерченной полнолунием полосе и не ощущал холода. Его обуревали мысли о сыне, Мотроне… о ворвавшейся в их жизнь неразберихе, переполошившей непонятным многим тундровикам словом «революция». Он пытался осмыслить происходящее. Однако не находил выхода. Красноармейцы, белогвардейцы – одни против других… Зачем и кому нужно это, если страдают люди? То раздражение, вспыхнувшее в минуту встречи с Альтманом, отступило. Акиму казалось теперь, что ротмистр, случайная жертва чудовищной авантюры. Его чопорность, гонор – воображение величия. Такой человек не мог казнить Миткея. Это дело было рук Оглоблина. Подтверждение тому – карта и самородок. Если только этой ночью Рогожкин и Коноплёв не выкрадут ротмистра с картой, то Ермила с ним разделается потом… Аким было собрался предупредить Альтмана, но изба ещё гудела разноголосьем… Хлопнула скрипучая дверь в сенях. Аким не определил, кто спустился с крыльца.
– Кеша! – донёсся голос.
– Ганя? – отозвался из яранги Иннокентий.
Аким затаился у входа в чоттагин – холодную часть яранги.
– Атаман Антипов по Еломенке шастал, – докладывал Ганя ламуту Иннокентию. – У Кости Лаптандера оленей забрали, рыбу, а самого притащили в местечко Озерное. Собрали людей. Антипов объявил Костю активистом и приказал своим людям бить палками. Тундровики боятся этого атамана. На Хариусной протоке отрядники осквернили жену и дочь Степана Слепцова. В гневе Степан из карабина застрелил насильников Федьку Ложко и Тихона Яркина. Антиповщы всю семью Степана сожгли вместе с домом.
– Где сейчас Степан? – спросил Иннокентий.
– Ушёл на Индигирку, – ответил Ганя.
– Зачем исправник с урядником приходили?
– Пакет Иосифу Михайловичу привезли от его брата Георгия Альтмана.
– Кто такой Георгий?
– Полковник.
– А как Иосиф?
– Больше молчит, мёрзнет, а по ночам не спит – плачет. Ермилу Оглоблина боится.
– О чём разговор был с Рогожкиным?
– Рогожкин и Коноплёв заявили Альтману, что отказываются служить самозваному правителю. Антипов подскочил к Рогожкину и дулом нагана ему в рожу. А Рогожкин тихо так ему прошипел, что, мол, перед дураком шапки не ломают. Обиделся атаман. Он в Америку собирается.