Марин очень хотелось бы изучать то, что отец именовал «совершенным Законом Господа», в маленькой школе при их синагоге, beth ha-sefer, и самой убедиться в том, кто из них прав. Она жалела, что не может получить необходимые знания, хотя бы вместо Сильвана, который не больно всем этим интересовался, но, увы, девочек в школу не принимали, поскольку женщинам не полагалось официально участвовать в религиозной жизни. Ее отец строго придерживался изречения раввинов: «Было бы лучше увидеть Тору сожженной, чем услышать ее слова из уст женщины».
— Советую тебе лучше выучить греческий и прочесть «Илиаду», — как-то со смехом предложил сестре Сильван, что, естественно, вызвало бурный протест Илия.
На это Сильван ответил следующее:
— А тебе не приходило в голову, что, если испытывающему тягу к знанию человеку не позволяют учиться из-за каких-то дурацких предрассудков, этот человек может обратиться к другому учению?
Сильван верно обрисовал проблему. Греки приветствовали приобщение других народов к их культуре, тогда как иудеи оберегали свою, словно тайну. Причем и те и другие основывались на представлении о собственной культуре как лучшей и величайшей: греки желали одарить всех своими несравненными сокровищами, а евреи считали учение Моисея слишком драгоценным, чтобы его можно было доверить кому попало. Естественно, что у такой любознательной девочки, как Мария, возник интерес и к тому и к другому. Она дала себе слово научиться читать для того, чтобы со временем самостоятельно постичь волшебство и таинство священных текстов.
Две группы паломников встретились и объединились у развилки дороги, выше Магдалы. Далее путешествовать вместе собирались около двадцати пяти семей. Многие из них состояли в родстве, отдаленном или близком, так что среди детишек нашлось немало двоюродных и троюродных братьев и сестричек. Семья Марии держалась рядом с такими же набожными семьями, и, как только они присоединилась к каравану, Илий, которому не терпелось попенять брату за недостаток благочестия, сказал:
— Что до тебя, Самуил, так я вообще не понимаю, что тебе понадобилось в Иерусалиме, с твоими-то языческими пристрастиями?
Он явно нарывался на резкий ответ, но Сильван вместо этого задумчиво произнес:
— История — вот что мне понадобилось. История. Я люблю камни Иерусалима, в каждом из которых запечатлена — причем толковее, и внятнее, чем в ваших свитках, — наша история.
— Эта так называемая история останется неизвестной, — с презрением бросил Илий, не обратив внимания на серьезный тон брата, — Настоящая история — это не немые камни, а лишь то, что заносят в свои свитки писцы.
— Похоже, ты считаешь, что тонкие чувства присущи только тебе, а вот голоса камней не слышишь, — бросил Сильван и, сбавив шаг, отстал и перешел к другой группе, чтобы не идти рядом с братом.
Не зная, к кому из братьев предпочтительнее держаться ближе, Мария направилась к родителям, уверенно вышагивавшим по дороге, щурясь и прикрывая глаза от яркого солнца.
Ветер поднимал облака пыли, изумрудно-зеленая по весне галилейская трава уже начала жухнуть, полевые цветы, недавно усеивавшие холмы россыпями самоцветов, увядали и осыпались. Очень скоро окрестности, вплоть до грядущей весны, обретут тускло-бурый цвет, а недавнее буйство природы станет лишь воспоминанием. Однако по весне Галилея представляла собой самый пышный и самый цветущий сад в стране. Если в земле Израиля и было место, наводившее на мысль об Эдеме, то оно находилось здесь.
Ветви яблонь клонились под тяжестью созревающих плодов, из-под листвы фиговых деревьев выглядывали ранние, зеленые смоквы, которые вскоре попадут в корзины сборщиков. Свежие смоквы никогда не оставляли на ветвях надолго.
Когда неспешный караван взобрался на гребень окружавших озеро холмов, Мария оглянулась, чтобы бросить прощальный взгляд на водную гладь.
«Прощай, озеро Арфы!» — пропела она про себя.
Прощай, а не «до свидания» потому, что сейчас ее занимало не возвращение, а лишь предвкушение будущих впечатлений. Они находились в пути, дорога звала их, и в скором времени эти холмы, в окружении которых Мария провела всю свою короткую жизнь, останутся позади, сменившись чем-то другим, чего она никогда не видела. Это было удивительное ощущение — сродни возможности получить необыкновенный подарок, открыть шкатулку, наполненную диковинными блестящими вещицами.
Вскоре они вышли на более широкую виа Марис, дорогу, которая с давних времен пересекала страну, служа одной из основных магистралей. Она тоже была оживленной, заполненной по большей части купцами: иудеями, худощавыми, с ястребиными носами жителями Набатии, что ехали верхом на верблюдах, деловитыми, закутанными в шелк вавилонянами с золотыми серьгами, которые показались Марии страшно тяжелыми — как у них уши не отрываются? Разумеется, во множестве попадались вездесущие греки. Но встречались и такие путники, перед которыми разом расступались все— римляне.