Триффан уже давно предвкушал торжественный прием, который им окажут писцы в Аффингтоне, ведь Босвелл был едва ли не самым почитаемым среди них. Им должны обрадоваться еще и потому, что Босвелл нес для них Седьмой Камень Покоя. Его возвращение в Аффингтон означало обретение секрета Безмолвия каждым взыскующим его.
— В чем дело? — переспросил Триффан.
На этот раз он произнес это мягко и почтительно, стараясь осуществить на практике то, чему учил его Босвелл, — прислушиваться к тому, что на сердце у друга. Ибо, несмотря на свойственную молодому кроту нетерпеливость, Триффан любил Босвелла так же глубоко, как любил его Брекен, отец Триффана, то есть больше всего на свете, возможно, даже больше, чем сам Камень. Ради Босвелла он готов был встретиться лицом к лицу с любой опасностью, будь то даже смерть; он готов был оберегать и защищать Босвелла до последнего своего вздоха. Это сделалось его прямой обязанностью с той самой минуты, как они оставили Данктонский Лес. Триффан не колеблясь закрывал собой Босвелла от сов и лис, оберегал от стремнин и от двуногих; он вырвал Босвелла почти из самых когтей ревущей совы, черным вихрем налетевшей невесть откуда, — совы, чей пронзительный взгляд приводит в столбняк застигнутых врасплох. Обязанность защищать старика Босвелла превратила Триффана за время путешествия из юноши в умелого опытного бойца. К тому же он стал гораздо осмотрительнее и мудрее: он научился угадывать, когда Босвелл нуждается в отдыхе и остановках. Потому сейчас Триффан лишь глубоко вздохнул и пристроился подле своего возлюбленного наставника, терпеливо ожидая, когда тот объяснит ему причину своей медлительности.
Босвелл понял, какие чувства одолевают Триффана. Он зашевелился, почесался, брезгливо сморщился, заметив слизь на корне, возле которого сидел, равнодушно обследовал кучку сгнивших листьев, кусочков коры и веточек: ни червячка, одна затхлая сырость.
— Сам не знаю, Триффан, но боюсь... мне кажется... Я не могу понять...— отрывисто заговорил Босвелл, и вдруг голос его прервался, затерялся в земле, как те серые скрученные корни, под которыми они нашли временное убежище. — Вернее, слишком хорошо знаю, — внезапно добавил он.
Над ними в верхушках деревьев с новой силой засвистел мартовский ветер. Он нещадно трепал молоденькие веточки и набухшие почки, напоминая о недавних зимних холодах. Потом ветер внезапно изменил направление и снова задул над самой землей, вздымая сухие листья и пробирая холодным дыханием густой мех Триффана и серовато-белую шубку Босвелла.
— Мы теперь почти у цели и в любом случае находимся под защитой Аффингтона. Через час-другой будем на месте и в полной безопасности, Босвелл. Может, все-таки двинемся дальше?
— Что? Да, да, и тогда мы с тобой спокойно поговорим. Хотя, возможно, будет уже слишком поздно. Есть вещи, о которых мне необходимо рассказать тебе, прежде чем...
— Прежде чем — что? — нетерпеливо переспросил Триффан, раздраженный столь несвойственной Босвеллу манерой не договаривать до конца.
— Триффан, — словно говоря сам с собой, тихо произнес Босвелл. — Мне не хочется двигаться в путь, потому что я боюсь, как бы с окончанием странствия нам с тобою не пришлось расстаться. Я старался обучить тебя всему, что знаю сам. Но осталось еще столько недосказанного, недоговоренного... по правде, мне ужасно не хочется отпускать тебя от себя.
— Но я никуда не собираюсь уходить! — горячо возразил Триффан. — Я хочу остаться подле тебя, хочу жить в Аффингтоне, выучиться и стать писцом, как ты. Или ты считаешь, я не могу преуспеть в этом и гожусь лишь на то, чтобы состоять при тебе телохранителем?!
— Ничего подобного я не считаю, — откликнулся Босвелл, ласково коснувшись лапкой Триффана. — Ты прекрасно овладел искусством летописца и хорошо усвоил древние сказания. Уже сейчас ты способен... — Он внезапно умолк, приник рыльцем к земле, весь обратившись в слух, и зашептал: — Горе. Страдание. Боль. Ими пропитано все вокруг. Неужели ты ничего не чувствуешь? Это означает, что наша с тобой разлука близка. Мне страшно.
— Ничего подобного я не чувствую, — твердо сказал Триффан, принюхавшись. — Подобные страхи и сомнения обычны для крота твоего возраста. Старость, Босвелл, — ничего не поделаешь!
В глазах у Босвелла мелькнула улыбка. Временами Триффан забывался и разговаривал с ним фамильярно, как говорил бы с отцом, но Босвелла это не сердило, хотя он и считал нужным иногда выразить свое неодобрение. К тому же Триффан сказал правду: Босвелл утратил былую силу. Наступила старость, а с нею пришли боли, хвори... и ненужные сомнения. За время их путешествия Триффан, молодой и уверенный в себе, не раз помогал ему преодолеть трудности пути. Старость не щадит никого — даже Белых Кротов.