В комнате повисло молчание, Джакомо замер. Наконец он заговорил.
— Я давно знал о планах вашего отца. — Он глубоко вздохнул. — Мне сказал Пьетрантонио, вскоре после нашей с вами встречи. Я знал, что должен держаться от вас подальше — поскольку здесь мне ничего не светит. Признаться вам, что люблю вас, — и ваш отец вышвырнет меня из дому. Пытаться украсть вашу любовь — и погубить вас. Вы мудро поступили, что остановили нас.
Он встал и стал разглаживать помятую сорочку. Верхние пуговицы его бриджей оказались расстегнуты. Неужели это я расстегнула?
— Джакомо — нет! — взмолилась я. Зачем нам соблюдать эти глупые правила, когда они делают меня несчастной? — Мы должны… должны подарить себе счастье. Должен быть способ. Что нас останавливает? — «Страх!» — кричал разум, сердце неистово колотилось.
Он подошел к кровати и сел рядом со мной. Я повернулась к нему лицом, ища его взгляд. Джакомо смотрел в мои глаза, как будто он не мог на меня насмотреться.
— Ангел мой! — воскликнул он, взял меня за руку и стал покрывать ее поцелуями. — Вы уверены в моей любви? Верите, что я вас не предам?
— Я в этом уверена. — Я отмахнулась от воспоминаний о том уколе ревности, который ощутила, когда у ворот сада его обхаживали мать с дочерью. — Вы мое единственное истинное счастье.
— Тогда давайте поженимся этим же вечером, — заявил он. — И не нужно нам ни документов, ни свидетелей, кроме Господа, чтобы поклясться в верности и соединить наши судьбы. Позже мы можем соблюсти все формальности церковной церемонии — но прямо здесь и сейчас мы можем сделать друг друга счастливыми.
У меня внутри все перевернулось. Я едва могла дышать. Только этих слов я втайне и ждала. Только одно беспокоило меня. Пока тревожило.
— Иногда я задаюсь вопросом, — решилась спросить я, — являетесь ли вы… учитывая ваши высказывания о религии… вы атеист? А сейчас вы говорите, что единственным свидетелем наших свадебных клятв будет Господь. Могу ли я вам верить?
Он кивнул и громко засмеялся, словно обрадовавшись тому, что оказался загнанным в угол.
— Катерина, вы очень умны — никто этого не отрицает. Меня частенько обвиняли в том, что я атеист, но на самом деле я от этого далек. Просто я вольнодумец. Я не верю в церковь, но в самого Бога верую. — Голос его струился, будто вода по камням, и он не отводил от меня своих сияющих глаз. — Ангел мой, я верю в то, что более достойного свидетеля нашего брака, чем наш Создатель, который знает, что наши намерения чисты, и быть не может.
Я заставила себя отвести взгляд и подумать над его словами. Все, что он сказал, имело для меня значение. Я никогда не рассматривала Бога отдельно от церкви. Но теперь я огляделась вокруг, и комната, в которой мы находились, показалась мне храмом. Ранние сумерки, когда еще не зажгли свечи. Мягкие тени, падающие на все вокруг, включая и нас самих. И в этот момент я поняла, что мы вместе под защитой Божьей любви.
Я повернулась и прижала ладонь к ладони Джакомо, давая знать, что я готова. А потом я заговорила негромким голосом, который с каждым словом набирал силу:
— Джакомо Казанова… я обещаю Господу и вам… с этой самой минуты и до самой смерти быть вам верной женой, и я повторю то же самое своему… своему отцу, священнику, который благословит нас в церкви, и всему миру.
Он улыбнулся, густо покраснел. Меня осенило: еще никогда я не видела его таким счастливым. И он повторил ту же самую клятву мне:
— Катерина Капретте, я обещаю Господу и вам с этой самой минуты и до самой смерти быть вам верным мужем, и я повторю то же самое вашему отцу, священнику, который благословит нас в церкви, и всему миру.
Мы смотрели друг на друга… как долго? Достаточно долго, чтобы я никогда не забыла этого чувства. Чувства, когда ты настолько желанна и сама испытываешь к нему безумное влечение. А потом мы обнялись — такие счастливые и смеющиеся, в экстазе от своего поступка.
Неужели в это мгновение я и стала ему женой? В душе — да, все произошло именно тогда.
— А теперь, чтобы завершить нашу свадебную церемонию… — сказал Джакомо, толкая меня на кровать и энергично развязывая шелковые ленты на моем корсете. Он развязал мою сорочку и стал покрывать мою обнаженную грудь поцелуями.
— А разве сам супруг не должен раздеться? — поинтересовалась я и, повинуясь собственным инстинктам, начала расстегивать пуговицы на его бриджах. Он помог мне себя раздеть меньше чем за минуту.
— Моя птичка, эти вздохи для вас. — Он взял мою руку, чтобы показать мне место, где он ищет милосердия, и пальцами стал гладить меня между ног. Я уступила той высшей степени удовольствия, которое когда-либо испытывала.