Она покачала головой.
— Значит, морфина? Вас страшит привыкание? Представляете себе героинистов, опиумные притоны, наркоманов, дремлющих в проулках?
И снова она покачала головой.
— Или того, что морфин назначают в конце? И того, что это значит?
— Нет. Не этого. Я знаю, что скоро умру. И не боюсь.
«Увидеть maman и papa после долгой разлуки, снова встретить Ги и попросить у него прощения… Разве это страшно?» — подумала Рут.
Но ей хотелось сохранить контроль над ситуацией до самого конца, а она знала, что такое морфин, и как он коварно лишает вас того самого, что вы храбро пытаетесь с его помощью удержать.
— Зачем же тогда умирать в агонии, Рут? Ведь морфин…
— Когда я буду уходить, я хочу знать, что ухожу, — сказала Рут. — Не хочу превратиться в труп раньше, чем испущу дух.
— А-а. — Доктор опустил на стол руки, аккуратно сложив их так, чтобы его кольцо-печатка ловило солнечный свет. — Вот, значит, как вы себе это представляете. Пациентка лежит в коме, родные обступили ее и смотрят, а она не может даже прикрыться. Лежит неподвижно, ничего не чувствует и не может ничего сказать, не важно, хочется ей этого или нет.
Рут захотелось плакать, но она переборола себя. Боясь, что это ненадолго, она просто кивнула.
— Так было давным-давно, — сказал ей врач. — Конечно, мы и сегодня можем по желанию пациента устроить ему медленный спуск в забытье, где его будет ждать смерть. Но мы можем и контролировать дозу так, чтобы боль притуплялась, а пациент оставался в сознании.
— Но при очень сильной боли дозу все равно придется сделать адекватной. А я знаю, что морфин делает с человеком. Вы ведь не станете утверждать, что он не расслабляет.
— Если у вас будут такие проблемы, если вас все время будет клонить в сон, мы можем уравновесить действие морфина чем-нибудь другим. Например, метилфенидатом, он стимулирует.
— Еще один наркотик. — Горечь, которая прозвучала в голосе Рут, была сопоставима с болью, которая терзала ее кости.
— Разве у вас есть выбор, Рут, не считая того, что вы уже имеете?
Это был вопрос, на который нелегко ответить, а еще тяжелее с этим ответом смириться. Вариантов было три: наложить на себя руки, с радостью принять муку, точно христианская святая, или обратиться к наркотику. Решать ей.
Она обдумывала, что же выбрать, за чашкой кофе, которую зашла выпить в гостиницу «Адмирал де Сомаре». Там, всего в нескольких шагах от Бертело-стрит, огонь пылал в камине, и ей повезло найти крохотный свободный столик прямо рядом с ним. Осторожно опустившись на стул, она заказала кофе. Пила его не спеша, наслаждаясь горьковатым привкусом и наблюдая, как языки пламени жадно лижут поленья в камине.
Она не создана была для такой жизни, устало подумала Рут. В юности она думала, что выйдет замуж и у нее, как у других девушек, будет своя семья. Но ей исполнилось сначала тридцать, потом сорок, а семейная жизнь все не получалась, и тогда она решила, что будет жить для брата, который был для нее всем. Значит, она не создана для другого, сказала она себе тогда. Так тому и быть. Она будет жить для Ги.
Но жить для Ги означало время от времени сталкиваться с тем, как жил сам Ги, а принять это ей было трудно. Со временем она научилась, убеждая себя в том, что его поведение — это просто реакция на раннюю потерю родных и бесконечную ответственность, которая свалилась на него в результате этой утраты. Частью его сердечной заботы была сама Рут. Она ему многим обязана. Такие мысли позволяли ей закрывать глаза на его слабости до тех пор, пока она не поняла, что больше у нее нет сил.
Она много думала о том, почему трудности, пережитые в детстве, так сильно влияют на характер человека. Что придает одному сил, для другого становится оправданием слабостей, но, так или иначе, опыт, полученный в детстве, все равно стоит за всеми нашими делами. Этот несложный принцип был очевиден для нее всегда, когда бы она ни задумалась о жизни брата. Его стремление добиться успеха и показать всем, чего он стоит, определялось преследованиями и утратами, которые ему пришлось перенести в раннем возрасте. Его неудержимая бесконечная погоня за женщинами была простым отражением чувств ребенка, изголодавшегося по материнской любви. Его безуспешные попытки исполнить роль отца указывали на то, что его отношения с собственным отцом были прерваны в самом начале, не достигнув расцвета. Она понимала это. И много над этим размышляла. Но она никогда не задумывалась над тем, как тот же принцип главенствующей роли детства срабатывает в жизни других людей, не похожих на Ги.