— Я всегда включаю его, когда работаю, чтобы люди знали, где меня найти. А чтобы он не действовал мне на нервы, вставляю беруши.
— Может, лучше другую музыку поставить? — спросил Сент-Джеймс.
— Я ее все равно ненавижу, так что без разницы. Чем могу помочь?
Представившись, Сент-Джеймс протянул ему свою визитку. Мулен посмотрел на нее и бросил на верстак, где она упала рядом с его салфеточными расчетами. Его лицо немедленно стало настороженным. Он отметил, чем занимается Сент-Джеймс, и, очевидно, не верил, что судмедэксперт из Лондона зашел к нему с мыслью заказать стекло для оранжереи.
— Похоже, ваш сад серьезно пострадал, — заметил Сент-Джеймс, — Ни за что бы не подумал, что здесь процветает вандализм.
— Вы приехали его посмотреть? — спросил Мулен. — Это что, тоже ваша работа?
— Вы обращались в полицию? — вместо ответа вновь спросил Сент-Джеймс.
— Незачем.
Мулен вынул из кармана металлическую рулетку и начал измерять лист, над которым работал. Сделав пометку на салфетке с цифрами, он осторожно поднял стекло и прислонил его к дюжине других у стены.
— Я сам его разбил, — пояснил он. — Время пришло.
— Понятно. Мелкий домашний ремонт.
— Ремонт жизни. Сад построили мои девочки, после того как ушла жена.
— У вас не одна дочь? — спросил Сент-Джеймс. Мулен словно взвесил его вопрос, прежде чем ответить:
— У меня их три.
Он отвернулся и взял новый кусок стекла. Положил на верстак и склонился над ним: человек за работой. Сент-Джеймс воспользовался моментом и подошел ближе. Он взглянул на чертежи и рисунки над скамьей. Слова «Йейтс, Добри-Лодж, Ле-Валлон» относились к сложной оранжерее. Рисунки изображали стилизованные окна. Они принадлежали «Военному музею Г. У.».
Прежде чем продолжить разговор, Сент-Джеймс понаблюдал за Генри Муленом за работой. Это был крупный мужчина, здоровый и сильный на вид. Под пластырями, которые перекрещивали его руки во всех направлениях, бугрились мышцы.
— Я вижу, вы порезались, — сказал Сент-Джеймс — Издержки профессии, наверное.
— Вы правы.
Мулен разрезал стекло раз и другой, что говорило о его огромном опыте и изобличало его во лжи.
— Вы работаете не только с оранжереями, но и с окнами?
— А разве не видно? — Он поднял голову и мотнул ею в направлении стены, на которой висели рисунки. — Я работаю с любым стеклом, мистер Сент-Джеймс.
— Наверное, именно это и привлекло к вам внимание Ги Бруара?
— Наверное.
— И вы должны были делать окна музея? — Сент-Джеймс указал на рисунки на стене. — Или это просто проекты?
— Я делал все стекольные работы для Бруаров, — ответил Мулен. — Восстановил оригинальные теплицы в садах, построил оранжерею, поменял окна в доме. Я же говорю, я работаю с любым стеклом. И в музее тоже должен был работать я.
— Но вы, наверное, не единственный стекольщик на острове. Здесь столько теплиц. Все вам не успеть.
— Не единственный, — подтвердил Мулен. — Просто я лучший. Бруары это знали.
— Поэтому вполне логично, что вас наняли для музея?
— Можно и так сказать.
— Но насколько я понял, никто не знал, каким будет это здание. До того праздника. Значит, чтобы сделать проект окон заранее, вы сверяли их с чертежами местного архитектора? Кстати, я видел его модель. Ваши окна к ней вполне подходят.
Мулен сделал еще одну пометку на своей салфетке и сказал:
— Вы пришли сюда говорить об окнах?
— Почему только одна?
— Что одна?
— Дочь. У вас их три, но наследство от Бруара получает только одна. Синтия Мулен. Ваша… которая? Старшая?
Мулен взял еще один лист стекла и сделал два надреза. Рулеткой уточнил результат и сказал:
— Син старшая.
— И почему, как вы думаете, он ее выделил? Сколько ей, кстати?
— Семнадцать.
— Школу уже кончила?
— Учится на курсах в Сент-Питер-Порте. Он предлагал отправить ее в университет. Она способная, только университета здесь нет. Придется ей ехать в Англию. А в Англии нужны деньги.
— Которых у вас, как я понимаю, не было. И у нее тоже.
«Пока он не умер». Эти слова висели между ними, непроизнесенные, словно дым от невидимой сигареты.
— Верно. Все дело было в деньгах. Да. Повезло нам. — Мулен повернулся к верстаку спиной и взглянул Сент-Джеймсу в лицо. — Это все или вас еще что-то интересует?
— Как вы думаете, почему только одна из ваших дочерей была упомянута в завещании?
— Не знаю.