Беспомощно, словно маленький мальчик, Фрэнк возразил:
— Но, папа, нельзя же…
— Не смей говорить мне, что можно, а что нельзя! — проревел с лестницы старик. — Да как ты смеешь указывать отцу, что ему делать, а что нет, черт тебя побери? Мы все страдали, да. Многие погибли. И некоторые за это заплатят. И точка. Слышишь меня, Фрэнк? Точка.
Он повернулся. Крепче ухватился за перила. Пошатнулся, поднимая левую ногу на следующую ступеньку. Закашлялся.
И тогда Фрэнк бросился вперед, потому что ответ был прост, он был сутью всего. Его отец говорил то, что считал правдой. Но правда, которую знали они двое — отец и сын, — заключалась в том, что кто-то должен был заплатить.
Добежав до лестницы, он в несколько шагов взлетел по ней. Остановился на расстоянии вытянутой руки от Грэма. И со словами «папа, о папа» уцепился за отвороты отцовских брюк. И дернул за них, быстро и резко. Когда Грэм рухнул вниз, он отошел в сторону.
Голова старика с громким стуком ударилась о ступеньку. Падая, Грэм испуганно вскрикнул. Его тело бесшумно съехало по ступенькам вниз.
21
На следующее утро Сент-Джеймс и Дебора завтракали в отеле у окна, которое глядело на маленький садик, где пышно разросшиеся анютины глазки образовывали вокруг лужайки нарядный бордюр. Они как раз делились друг с другом своими планами на день, когда к ним вышла Чайна, вся в черном, точно призрак.
Она поспешно улыбнулась, как будто извинялась за то, что навязалась им так рано, и сказала:
— Мне надо идти. Заняться чем-нибудь. Не могу сидеть сложа руки. Раньше приходилось, но теперь — нет, а нервы на пределе. Наверняка что-нибудь найдется…
Тут она, наверное, сама заметила, что говорит путано, потому что умолкла, а потом кисло сказала:
— Прошу прощения. Я, наверное, чашек пятьдесят кофе выпила. С трех часов не сплю.
— Выпей апельсинового сока, — предложил ей Сент-Джеймс — Ты завтракала?
— Аппетита нет, — ответила она. — Кстати, спасибо. Я не поблагодарила вас вчера. Хотя собиралась. Если бы не вы двое… В общем, спасибо.
Она села на стул за соседним столиком и подтащила его к Сент-Джеймсу и его жене. Оглянулась на посетителей за другими столиками: бизнесмены в костюмах и галстуках, с мобильными телефонами, лежащими рядом с ножами и вилками, и дипломатами, которые стояли у их стульев на полу, читали за завтраком газеты. Тишина стояла, как в мужском клубе где-нибудь в Лондоне.
— Как в библиотеке, — прошептала Чайна.
— Банкиры, — ответил ей Сент-Джеймс — У них головы забиты всякими мыслями.
— Зануды, — сказала Дебора и тепло улыбнулась Чайне.
Чайна взяла сок, который налил ей Сент-Джеймс.
— А я все думаю о том, что если бы произошло то, да если бы это. Я не хотела ехать в Европу, и если бы настояла на своем… Если бы пресекала все разговоры об этом… Если бы в то время у меня была куча работы и я не смогла бы поехать… может быть, и он бы не поехал. И ничего не случилось бы.
— Такие мысли ни к чему хорошему не приведут, — сказала Дебора. — Что-то случается просто потому, что оно случается. Вот и все. И наша задача — не стараться, чтобы оно расслучилось, — Дебора улыбнулась собственному неологизму, — а продолжать жить дальше.
Чайна улыбнулась в ответ.
— По-моему, я уже слышала это раньше.
— Ты давала хорошие советы.
— В прежние времена они тебе не очень-то нравились.
— Ага. Наверное, они казались мне… ну, бездушными, что ли. Так бывает всегда, когда нам хочется, чтобы наши друзья слились с нами в долгом заунывном плаче.
Чайна наморщила нос.
— Не будь к себе так беспощадна.
— И ты тоже.
— О'кей. По рукам.
Две женщины с нежностью смотрели друг на друга. Сент-Джеймс перевел взгляд с одной на другую и понял, что женское общение, которого он не понимал, в разгаре. Закончилось оно тем, что Дебора сказала Чайне Ривер:
— Я по тебе скучала.
А та, мелодично рассмеявшись и склонив голову к плечу, ответила:
— Так тебе и надо.
На этом разговор между ними завершился.
Их обмен репликами напомнил Сент-Джеймсу о том, что у Деборы была своя жизнь, которая отнюдь не исчерпывалась несколькими годами их знакомства. Впервые он осознал ее присутствие, когда ей было семь, и с тех пор его будущая жена всегда была неизменной частью его личной вселенной. И хотя сознание того, что у нее есть своя собственная вселенная, его отнюдь не шокировало, навязчивая мысль о том, что в этой вселенной случалось много событий, не имевших к нему никакого отношения, обескураживала. А уж о том, что многое из этого последнего могло бы иметь к нему отношение, лучше было подумать как-нибудь в другой раз, когда не так много будет поставлено на карту.