— Ах да. Мобильник. О нем я не подумала.
— Вот именно, — сказал он и принялся запихивать следующую порцию стирки в машину. Это оказались девчачьи одежки: джинсы, джемперы, носки. — Ты не подумала, Вэл.
Презрение в его голосе уязвляло, но она решила, что не позволит ему запугать ее и выгнать из дома.
— Где девочки, Гарри?
Услышав свое прозвище, он поднял голову. На миг маска презрения слетела с его лица, и перед ней снова был тот мальчик, которого она держала за руку, когда они переходили через эспланаду, чтобы искупаться в бухточках пониже Хавлет-Бей.
«Тебе от меня не спрятаться, Гарри», — хотелось ей сказать. Но она ждала его ответа.
— В школе. Где им еще быть?
— Я спрашивала о Син, — уточнила она.
Он не ответил.
— Гарри, ты же не можешь держать ее под замком…
Он наставил на нее указательный палец и сказал:
— Никого здесь под замком не держат. Слышишь меня? Никого.
— Значит, ты ее выпустил. Я заметила, что на окне больше нет решетки.
Вместо ответа он потянулся за порошком и начал посыпать им одежду. Он не отмерял его, а просто сыпал и сыпал, не сводя с нее глаз, словно ждал, примет ли она его вызов и решится ли предложить совет. Но однажды, всего однажды, она это уже сделала, Господи, помоги ей. И вот пришла убедиться, что ничего страшного не случилось после ее слов: «Генри, ты должен что-то сделать».
— Значит, она куда-то ушла?
— Из комнаты не выходит.
— А замок с двери ты снял?
— Какой в нем теперь прок?
— Какой прок?
По телу пробежала дрожь. Она обхватила себя руками, чтобы ее унять, хотя в доме не было холодно.
— Никакого проку, — повторил Генри и, словно желая раздобыть какое-то подтверждение своим словам, шагнул к раковине с замоченным бельем и что-то из нее вынул.
Это оказались женские трусики, с которых на пол натекла целая лужа, пока он держал их на весу. Валери увидела след от пятна, все еще заметный, несмотря на замачивание и отбеливание. И почувствовала, как ее затошнило, когда она поняла, почему брат держал взаперти свою дочь.
— Значит, она не… — сказала Валери.
— Хоть одно утешение. — Он дернул головой в сторону спален. — Но выходить не хочет. Можешь поговорить с ней, если есть желание. Только она заперла дверь изнутри и воет, точно кошка, у которой утопили котят. Дурочка несчастная.
Он захлопнул крышку стиральной машины, нажал несколько кнопок и оставил агрегат заниматься своим делом.
Валери подошла к комнате племянницы. Постучала, назвала свое имя и добавила:
— Это тетя Вэл, дорогая. Ты мне откроешь?
Но Синтия внутри молчала. Валери тут же подумала самое худшее. Она закричала:
— Синтия? Синтия! Дай мне с тобой поговорить. Открой дверь, пожалуйста.
И снова ответом ей было молчание. Мертвое молчание. Нечеловеческое молчание. Валери показалось, что есть только один способ заставить семнадцатилетнюю девочку перейти от кошачьих завываний к полной тишине. Она заспешила назад к брату.
— Нам надо войти в ее спальню, — сказала она, — А вдруг она что-нибудь с собой…
— Чепуха. Выйдет, когда будет готова. — И он горько рассмеялся. — Может, ей там понравилось.
— Генри, нельзя же позволить ей…
— Не указывай, что мне нельзя, а что можно! — заорал он. — Никогда больше не смей мне ничего советовать! Посоветовала уже, хватит. Свое дело сделала. С остальным я справлюсь по-своему.
Этого она больше всего и боялась: что ее брат справится. Ведь то, с чем он собирался справляться, выходило далеко за пределы сексуальной активности его дочери. Будь это какой-нибудь парнишка из колледжа, Генри просто предостерег бы ее об опасности, даже позаботился бы о том, чтобы все меры, предохраняющие от неприятных последствий случайного секса, такого желанного для Синтии в силу своей новизны, были приняты. Но он столкнулся с чем-то большим, нежели зарождение сексуального влечения у молодой девушки. Речь шла о соблазнении и предательстве столь глубоком, что, когда Валери впервые рассказала брату о нем, он ей сначала даже не поверил. Не мог поверить. Отшатнулся, услышав, словно животное, оглушенное ударом по голове.
— Послушай меня, Генри, — сказала она в тот раз, — То, что я говорю, — правда, и если ты ничего не предпримешь, один бог знает, что станет с девочкой.
Именно тогда она и произнесла эти роковые слова: «Если ты ничего не предпримешь». Теперь, когда роману пришел конец, ей надо было узнать, что же именно он предпринял.