Генри долго смотрел на нее, и его «по-своему» звенело в тишине, точно колокола церкви Святого Мартина. Валери поднесла руку ко рту и прижала к зубам губы, как будто это могло заставить ее замолчать и не произносить то, что было у нее на уме, то, чего она больше всего боялась.
Генри прочел ее мысли так же легко, как и всегда. Оглядел с головы до ног и спросил:
— Чувство вины замучило, да, Вэл? Не волнуйся, старушка.
— О Гарри, слава богу, а то я уже… — начала было она, но он перебил ее, закончив свое признание:
— Не ты одна мне про них рассказывала.
22
Рут вошла в спальню брата впервые со дня его смерти. Она решила, что пришло время разобрать одежду. Никакой необходимости в этом не было, просто ей хотелось найти себе занятие. И лучше, чтобы оно имело отношение к Ги, позволяя ей снова почувствовать его вселяющее уверенность присутствие, не сталкиваясь с доказательствами его нечестности.
Подойдя к гардеробу, она сняла с плечиков его любимый твидовый пиджак. Помедлив минуту, чтобы снова вдохнуть знакомый запах лосьона, сунула руку в каждый карман по очереди и извлекла из них носовой платок, пачку мятных леденцов, ручку и вырванный из спирального блокнота листок бумаги, совсем свежий, еще не обтрепавшийся по краям. Он был свернут в крохотный прямоугольник, который Рут и развернула.
«С + Г = любовь навеки» — было написано, без сомнения, рукой подростка.
Рут торопливо скомкала бумажку и поймала себя на том, что озирается по сторонам, словно боится, как бы ее кто-нибудь не увидел, какой-нибудь ангел мщения в поисках доказательства, на которое она только что натолкнулась.
Хотя она сама меньше всего нуждалась в каких-либо доказательствах в тот момент. Да и вообще когда-нибудь. Разве нужны доказательства тому, кто знает страшную правду, потому что видел ее своими глазами?
Рут почувствовала, как на нее накатила та же немощь, которую она ощутила в день, когда неожиданно рано вернулась с собрания самаритян. Тогда ее боли еще не были диагностированы. Она всем говорила, что это артрит, глушила боль аспирином и надеялась на лучшее. Но в тот день боль стала вдруг нестерпимой, так что не оставалось ничего другого, кроме как отправиться домой и лечь в постель. Поэтому она ушла с собрания задолго до его конца и поехала в Ле-Репозуар.
Подъем по лестнице дался ей с трудом: воля боролась с болезнью. Выиграв битву, Рут поплелась по коридору к своей спальне, по соседству со спальней брата. Она уже положила руку на ручку двери, как вдруг услышала смех. Затем девичий голос воскликнул:
— Перестань, Ги! Щекотно!
Рут застыла, как соляной столп, потому что узнала этот голос и, узнав, не могла отойти от двери. Она не могла двинуться с места, потому что не могла поверить. По этой причине она сказала себе, что есть, наверное, очень простое объяснение тому, как в спальне ее брата оказалась девочка-подросток.
Если бы ей удалось быстро убраться от двери, то она бы, наверное, так и продолжала в это верить. Но не успела она даже подумать о том, чтобы исчезнуть, как дверь соседней спальни распахнулась. Оттуда вышел Ги, запахивая халат на голое тело, и, обращаясь к кому-то в комнате, сказал:
— Тогда попробуем шарфиком Рут. Тебе понравится.
Тут он повернулся и увидел сестру. К его чести — единственное, что в той ситуации могло послужить к его чести, — кровь мгновенно отхлынула от его разгоряченных щек, и они стали белыми. Рут сделала к нему шаг, но он схватил дверь за Ручку и захлопнул. Пока они с сестрой смотрели друг на друга, Синтия Мулен из-за двери звала:
— В чем дело? Ги?
— Отойди, братец, — попросила Рут.
— Господи, Рут. Почему ты дома? — хрипло ответил Ги.
— Наверное, потому, что должна была увидеть.
И она протиснулась мимо него в комнату.
Он даже не попытался ее остановить, и теперь это ее удивляло. Он словно хотел, чтобы она увидела девушку на кровати — тонкую, нагую, свежую, прекрасную и такую неиспорченную — и бахрому, которой он дразнил ее и оставил лежать у нее на бедре.
Она сказала Синтии Мулен:
— Одевайся.
— И не подумаю!
Так они и застыли все трое, словно актеры в ожидании следующей реплики, которая все не звучала: Ги у двери, Рут возле гардероба, девушка на кровати. Синтия посмотрела на Ги и подняла бровь, а Рут удивилась, как это у молоденькой девушки, застигнутой в щекотливом положении, хватает духу вести себя так, словно она знает, что последует затем.
— Рут, — многозначительно произнес Ги.
— Нет, — ответила Рут и снова обратилась к девушке: — Одевайся и вон из этого дома. Видел бы тебя сейчас твой отец…