— Какой?
— Остбург. Собственно, не сам Остбург, а усадьба близ него. Километров десять к юго-западу.
Отто Лисс подробно рассказал о школе, в которой проходил подготовку, о её руководителях, о полученном задании. Он должен был организовывать диверсии на промышленных предприятиях, в частности вывести из строя крупнейший нефтеперерабатывающий завод. Лиссу были сообщены адреса двух явок. Однако обе явки оказались проваленными. Агенту едва удалось установить это и благополучно уйти.
Азизов усмехнулся.
— За вами же наблюдали, Лисс. И о школе в Остбурге мы кое-что знаем. Словом, пока вы не сообщили ничего нового.
Лисс молчал.
— Почему вас не снабдили взрывчаткой?
— Должны прислать. Было условлено, что, как только устроюсь, свяжусь…
— Чепуха. — Азизов встал. — У вас же не было передатчика.
— Он имелся на явке.
— Быть может, у Седобородого?
— Нет, об этом человеке я никогда ничего не слыхал. Я говорю правду, гражданин следователь.
— А он. Седобородый, знал вас, и притом великолепно. Почему?
— Думаете, предал меня по заданию… оттуда?
— Вы и сами так думаете.
— Меня забрасывали дважды — во Францию и в Польшу, и оба раза удачно. — Лисс потёр лоб. — И вот теперь… Нет, ничего не понимаю! Неужели то, что вы говорите, правда? Не могу поверить…
— Да. Вас предали свои же.
— Тогда, тогда… — Лисе вдруг напрягся, вцепился руками в край одеяла. — Я раскрою вам одну тайну. Это очень важно. Я узнал о ней совершенно случайно!…
Как я уже говорил, подготовку к выполнению задания проходил в Остбурге. Подробности вам известны. Когда все было закончено, я получил несколько свободных дней. Затем меня должен был забрать специальный самолёт.
Днём я не показывался в городе, вечером же это разрешалось. С наступлением темноты я отправлялся куда-нибудь в порт. Там много кабачков, где можно приятно провести время.
В последний перед вылетом вечер я приехал в порт в обычное время. И нос к носу столкнулся с человеком, которого знал ещё в молодости, но давно потерял из виду. То был Карл Брейер, довольно видный член НСДАП, в прошлом крейслейтер[4] одного из районов Тюрингии, затем руководитель какого-то отдела в крипо[5], а сейчас, как я узнал, штандартенфюрер[6] СС и сотрудник СД.
Мы никогда не питали друг к другу особых симпатий. Но так бывает
— два земляка, встретившись в чужом городе, всегда испытывают чувство близости. А я да и он не имели в Остбурге знакомых.
Спустя полчаса мы сидели в ночном кабаке. Бренчал пианист. Несколько пар танцевали. Мы выпили. Я посоветовал спутнику отыскать себе девицу и тоже стать в круг. Он молча указал на свою левую руку. Тут я заметил, что она странно неподвижна.
«Ушиб, — пояснил он, — сильный ушиб. Словом, не до танцев».
Я вопросительно на него поглядел, но он ничего больше не сказал.
Впрочем, скоро он стал более разговорчив; мы порядочно выпили, и Брейер стал хвастать своими делами. Он ткнул себя пальцем в грудь, на которой болтался новенький Железный крест, и заявил, что третьего дня получил его из собственных рук рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
«За что?» — спросил я.
Брейер хитро ухмыльнулся.
«Видишь ли, причин много. Но главная — это операция с архивами».
Я недоуменно пожал плечами, не понимая, о чем идёт речь. Он пояснил: в западных районах Советского Союза, так же как в Польше, Чехословакии и другие странах, оккупированных вермахтом, были созданы многочисленные отделы и отделения гестапо, абвера и СД. За время оккупации в них накопилось большое количество архивов. Ценность этих архивов огромна. Когда началась эвакуация на запад, поступило строжайшее предписание — бумаги вывезти на территорию рейха и сохранить в специально оборудованных тайниках.
«И эту операцию проводил ты?»
«Не всю… — Брейер замялся. — Словом, я вывез большой транспорт архивов из группы городов России».
«Ну, а рука? — не унимался я. — При чем здесь рука?»
Брейер не ответил.
Время бежало. Было уже далеко за полночь, а мы все пили. О повреждённой руке Брейера я больше не спрашивал — мне, собственно, это было ни к чему. Пил и чувствовал себя великолепно. Я полагал, что и он не думает ни о чем, кроме вина. Однако ошибся. Брейер, окончательно опьяневший, вдруг наклонился ко мне, обнял за плечи, зашептал:
«Веришь, я чуть было не погиб… Представь, кругом вода, чувствую, что захлёбываюсь, тону, и ничего не могу поделать, чтобы спастись…»
«Но ты же цел и невредим», — сказал я.
Брейер кивнул, налил себе полную рюмку, выпил.
«Цел, конечно, — сказал он, — но это происшествие обошлось мне недёшево. Вообрази: ты в подземном хранилище, куда сложили эти самые архивы; идут последние работы по укладке в штабеля больших, наглухо запаянных металлических ящиков; привозят новую партию груз а в обычной упаковке — дерево и бумага, его надо переложить в металлическую тару… И вдруг — грохот, крики! Старая Эльба сыграла с нами шутку — воды её протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада, и устремились к ящикам. Тогда-то я и заорал. Я был вне себя от страха. Вспоминаю об этом — и по спине ползёт холодок. Ведь если бы вода уничтожила архивы, кто-нибудь из помощников Гиммлера, присутствовавших в хранилище, разрядил бы в меня свой пистолет. Почти не соображая, я кинулся в воду и, напрягая все силы, стал вытаскивать ящики, которые только что принесли. А их уже заливали тёмные пенные струи… Там я и повредил руку».