Так вот, одежда его не выдавала. На нем были какие-то бесформенные серые штаны, непонятного цвета и кошмарного фасона ватник, на ногах что-то типа дутых сапог. А всю эту ужасную картину дополняла совершенно идиотская вязаная шапочка в полосочку, надетая почему-то только на одно ухо. Но под идиотской шапочкой было лицо, которое выдавало владельца этой шапочки. Бомжи так не смотрят. И рядовые наши сограждане не имеют такого выражения лица. Такого... как бы это правильнее выразиться? Идиотско-блаженного, вот! Он блаженно улыбался всем подряд, серыми глазками смотрел куда-то в пространство. Поняв, с кем мне придется иметь дело, я печально вздохнула и подошла к нему.
– Доброе утро. – Я протянула руку и выдавила из себя улыбку. – Я Рита. Вы, конечно, Клаус?
– Как вы догадались? – Он так изумился, что его белые брови заползли под края шапочки.
– Да вот так. – Я развела руками. – Надеюсь, это весь ваш багаж?
– Виесь.
– Ну и затарились вы на неделю, – заметила я, кивая на чемоданы.
– Что? – не понял тот.
– Много вещей, говорю... Что у вас там, консервы, что ли?
– Одеяло, – сказал Клаус, несколько растягивая слова. – Здиесь постельный белье. Я слышал, что у вас в гостиница не очень чистый белье... Здесь немного еда.
Я с тоской смотрела на своего «подопечного» и хотела рыдать. Да лучше бы я год жила с Гансом под одной крышей, чем неделю сопровождала вот это чудо в поездке! Но деваться было некуда. Работа есть работа.
Вдруг возле нас возник лихой носильщик с тележкой.
– Господин изволит тележку? – спросил он, бегло сканируя Клауса взглядом. Клянусь, он видел насквозь его карманы. Но не был уверен, удастся ли заработать.
– Да, – деловито ответил тот.
Носильщик назвал цену за услугу.
– Так дорого? – возмутился иностранный гость.
Носильщик вылупил на немца глаза. Видимо, редко кто был недоволен ценой.
– А господин желал бесплатно? – хихикнул тот, еще не потеряв интерес к Клаусу.
– Да, – нагло заявил тот. – У нас в Берлине бес..
– Ну, господин хороший. – Носильщик перебил немца и развернул тележку. – Здеся вам не Берлин. Ауфедерзэйн!
С этими словами он исчез. А Клаус обратил ко мне свои бесцветные глазенки:
– Почему вы не вмешаться?
Я, признаться, опешила, не сразу нашлась что сказать.
– Но чемоданы ваши, – растерянно сказала я.
– Но я ваш гость!
Вот это заявление, вот это наглость в самом откровенном ее проявлении! Так, значит, наш немецкий господин хороший абсолютно уверен, что все будет бесплатно? Но я, позвольте, никаких инструкций от Жака по этому поводу не получала... Если бы это было действительно так, Жак непременно бы дал мне наказ типа «с подопечного денег не брать» или «все включено». Но раз никаких указов не было, значит, мелкие расходы – расходы «клиента».
– Что вы думать? – поинтересовался тот, явно недовольный происходящим.
– Я думать о том, что я ваши чемоданы не потащу, – просто сказала я. – До стоянки нам идти минут десять. Тащите сами.
– Я?
Мы уставились друг на друга с искренним изумлением. Изумление было обоюдным.
– А вы хотите, чтобы тащила я?
– Вы платить за тележку!
– Нет, – отрезала я, чувствуя, как закипаю от злости.
Пару минут мы молча смотрели друг на друга, потом Клаус вытащил телефон, отошел от меня подальше и принялся кому-то звонить. Через минуту до меня донеслось:
– Жак? Да, я...
Проходивший рядом со мной носильщик на минуту остановился. Видимо, стал нечаянным свидетелем наших препираний.
– Иностранцы – они такие, – кивнул он на Клауса. – Особенно немцы.
– Это точно, – согласилась я.
– Немцы, они самые такие, – продолжил тот. – Вот приезжают наши из Сибири – народ щедрый!
И заплатят, и сверху дадут. А эти... И небось крутой какой-нибудь?
– Да нет, – отмахнулась я. – Так, инженер какой-нибудь.
– А у них что инженер, что банкир – все жмоты, – хихикнул парнишка и покатил тележку дальше по перрону.
Когда он удалился, я повернулась к Клаусу. Я не была уверена, знал ли он, что немецкий я вообще-то понимаю, но крыл он меня по первое число. Надо же, какая зараза! Оказалось, я была виновата не только в том, что не заплатила за тележку, но еще и в том, что в поезде был грязноватый туалет и грубая проводница... Потом, видимо, Жак сказал ему что-то типа «дайте ей трубку», так что, подойдя ко мне, он довольно грубо сунул трубку мне в ухо.