— Ты только что говорил Мануэлю, — улыбнулся Ривера, — что о Росите позаботятся другие. Доверишь ли ты мне, если скажу, что позабочусь о Мигэле сам? У меня в Пуэрто кое-какие дела.
Карлос не сразу согласился. Ему представлялось рискованным и не очень оправданным оставлять на неопределенный срок Мигэля в руках такого дьявольски хитрого и расчетливого противника, как Фоджер. Правда, самые подробные сведения о Хусто мнимому Хусто переданы. Орральде ради сохранения жизни выложил все, что мог. Верные люди сторожат его на побережье. Наконец, Карлос верил в смышленость Мигэля.
Но ведь сорвался же Мигэль на более простом деле — ему поручили передать чистильщику сапог несколько конденсаторов для рации. Конденсаторы он вручил и зачем-то сунулся в отель.
Карлос понимал, каким затравленным чувствует себя в логове армасовцев Мигэль. Но понимал и правоту Риверы. Если соглашаться на предложенную операцию, нельзя вызывать у противника никаких сомнений. Наконец, попав в самый штаб карательной экспедиции мальчик мог сделать больше десятка связных: он располагает сведениями из первых рук. Попробовать разве? Но ведь это жестокость по отношению к его Мигэлю, к его Мигэлито!
Ривера подошел к Карлосу и мягко, почти нежно сказал:
— Мой старший друг, разве мне было больше тринадцати, когда вместе с Вельесером я отбивал своих товарищей от полиции?
— Но с тобою рядом был сеньор Вельесер!
— А рядом с Мигэлем буду я — твой ученик!
Они говорили уже больше двух часов и перебирали десятки возможностей. Оба почувствовали голод. Карлос распорядился, и коренастый боец в холщовой блузе притащил им огромный кокосовый орех. Быстрым и точным движением мачете — короткого тесака, который он вытащил из-за пояса, — боец разрубил орех пополам и, прежде чем густая молочная масса успела разлиться по земле, подал каждому по скорлупе. Питье утолило голод и приятно освежило. Ривера поблагодарил бойца и вежливо спросил, сам ли он лазил на пальму.
— Хосе Паса, — вмешался Карлос, — у нас проворнее всех. Он взберется на любое дерево с легкостью кошки. Да ведь он вырос на плантациях.
— Хосе Паса? — задумался Ривера, глядя на медное лицо подростка, который стоял с непроницаемым видом. — Это не ты ли, маленький пеон, доставил столько хлопот Фруктовой компании?
— Я был маленький пеон, — серьезно сказал Хосе, — стал большой солдат. Работал мачете, теперь работаю ружьем. Тоже хорошая служба.
Ривера невольно расхохотался. Он любил юмор. Мальчишка ему определенно нравился.
— Друг Карлос, — обратился Хосе к своему командиру. — Можно говорить при этом человеке?
— Можно, Хосе.
— Друг Карлос, куда ты отправил моего брата Мигэля?
— Мой комбатьенте, — строго сказал Карлос, — разве командиру задают такие вопросы?
Хосе быстро сказал:
— Мой команданте, ты правильно сделал, Хосе виноват.
Он потупился и вдруг резко сказал:
— Артуро. Артуро меня взбаламутил... Всю ночь вертелся и приставал с расспросами о Мигэле. Как подружились? Где он? Что он?
— Какое дело Артуро до Мигэля? — обеспокоенно спросил Карлос. — Ты что-нибудь говорил о Мигэле?
— Никому и ничего, мой команданте.
— Странно. Ну, иди. Все будет хорошо, Хосе.
Он проводил Хосе ласковым взглядом и продолжил разговор с Риверой. Они договорились о явках в столице. Ривера признался, что помощником к Карлосу направляют его.
— Да, послушай, Карлос, — с тревогой спросил Ривера. — Что за странную депешу мы перехватили в эфире: «Пересчитайте своих в отряде»? Как ее понять и что за корреспондент ее передал?
— Это обыкновенный рыбак. Живет между Пуэрто и Ливингстоном. Помогает нам. Связан только с Робом. Роба ты знаешь. Значит, сведения идут от нашего Роба. А вот где он их добыл, — сказать пока не могу.
— Пересчитайте своих, — размышлял вслух Ривера. — Значит ли это, что кто-то из наших связных попался или...
— Или в отряде есть предатель, — спокойно сказал Карлос.
— Почему ты говоришь об этом так мирно? — вскипятился Ривера. — Один предатель сорвет весь план.
— Не горячись, — остановил его Карлос.
С той минуты, как Карлос принял план, он напоминал туго закрученную пружину: готовая развернуться и ударить со страшной силой, она какой-то период времени напряжена и таит большую энергию. Карлос был спокоен, его крупное лицо, подставленное ветру, дышало решимостью, ноздри слегка раздувались.
— Не горячись, — повторил Вельесер. — Если предатель здесь, он будет изобличен.
И снова они спустились по веревочной лестнице к прозрачным водам Рио Дульсе, и снова неуклюжая лодчонка перенесла их на правый берег. Уже готовясь углубиться со своим спутником в темень тропического леса, Карлос вдруг повернул его лицом к реке.
— Посмотри на нее еще раз, — нежно сказал он, — на нашу красавицу Рио Дульсе. У рыбаков есть легенда о том, как Завоеватель перегородил реку чугунной цепью, чтобы сберечь для себя неистощимые запасы золота и серебра, скрытые на дне. Но Рио Дульсе разорвала оковы и теперь ждет более сильного человека. Он должен быть храбр, чтобы вступить в бой со злыми духами, скрывающими богатства. Он должен быть силен, чтобы суметь поднять богатства со дна. И он должен быть благороден, чтобы разделить их с народом, ибо даже самый сильный не удержит в своей руке всех богатств Рио Дульсе. Как ты думаешь, Ривера, не сумеем ли мы, коммунисты, поднять сокровище Рио Дульсе?
— Жаль, что это только легенда, — задумчиво произнес Ривера, очарованный красотой реки.
— Легенда. И немножко были. Остатки цепей Кортеса действительно недавно вытащили из реки.
Под сенью вековых деревьев Карлос и Ривера попрощались.
— Я прощаюсь с Карласом Вельесером, — лукаво шепнул Ривера, — а скоро встречусь в столице с сеньором Феликсом Луисом Молина. — Он заглянул в глаза другу: — Карлос должен исчезнуть. Совсем исчезнуть.
4. НАРАНХО-ДЕД И НАРАНХО-ВНУК
Челнок прыгал на волнах, как скорлупка. Старик управлялся одним веслом.
— Погоди бросать крючок, Наранхо! — крикнул старик. — Тарпун любит тепло. Солнце взойдет, — тогда и бросишь.
Волна плеснула в старика — он беззвучно рассмеялся. Казалось, ему нравится, что челнок швыряет, что ветер пощипывает спину и что лицо его пропиталось соленой влагой. Странное это было лицо. Пучок морщин перебегал по нему, как белка по веткам, каждый раз придавая ему выражение то откровенного удовольствия, то затаенного лукавства или же скрытой озабоченности. Но чаще старик смеялся, и тогда его круглое коричневое, почти черное лицо, опаленное тропическим солнцем, перебрасывало морщинистые узлы к уголкам больших выпяченных вперед губ и становилось похожим на шишкообразный ананас, который давно созрел и просит освободить его от твердой колючей кожуры.
Мальчик был похож на него. Такой же коренастый, смугло-черный, такой же резкоголосый, он весело посматривал на старика и не пропускал ни одной его шутки, сверкая ослепительно белыми, один в один, зубами.
— Наранхо, отвечай, — сказал старик, — чего больше в бухте; — раковин или моллюсков?
— В каждой раковине по моллюску, дед Наранхо, — нашелся мальчик и, заметив, что старик доволен ответом, поддразнил его: — А чего в бухте больше: — рыб или раковин?
Острые глаза старика заблестели от удовольствия.
— Откуда знать детям, — засмеялся он, — что к ночи рыба из моря заплывает отдыхать в бухту. В какое время спросишь, — такой ответ получишь.
Мальчик хотел еще что-то сказать, но первый луч солнца скользнул по синей кайме дальнего леса, сбежал по береговым террасам вниз к морю, попутно словно привел в движение легкие белые строения порта Ливингстон, сжатые на маленькой площадке между водой и тропическими зарослями, и разлился по бухте. Все это произошло ошеломляюще быстро — секундой назад и дома, и вода были погружены в предрассветную туманную дымку. Мальчик вскрикнул от удовольствия.