Дрожа, в ужасе повернула она голову к монаху, и тот внезапно вскочил и подошел к ней.
– Дочь моя, – промолвил он, стараясь говорить кротко и успокоительно, – вы хорошо сделаете, если побыстрее ответите на вопросы благоразумнейшего из рыцарей.
– Напротив! – вскричал Кольмар. – Пусть принцесса наедине подумает о переговорах, которые вы, отец Киприан, по-моему, затеяли преждевременно.
– Как! Разве ее высочество…
Монах остановился, не закопчив фразы, начатой запальчивым тоном, вполне подтвердившим подозрения Кольмара. Он теперь не сомневался, что принцесса подчиняется влиянию, от которого избавиться не может.
– Я думаю, отец мой, – с упреком сказал рыцарь, – что лучше всего сейчас прервать свидание. Оно уже тяготит ее высочество, – 1 прибавил он, обернувшись к Елисавете, напрасно пытающейся подавить волнение, рожденное словами Эрнеста.
– Вы меня простите, – возразил монах, – если я напомню вам, в каком положении находится ее высочество. Было бы неблагоразумно и опасно для нее назначать другое свидание только для того, чтобы повторить уверения, которые легко произнести теперь. Позвольте мне сказать несколько слов ее высочеству, и я убежден, что потом встреча кончится самым удовлетворительным образом.
Эрнест Кольмар взглянул на принцессу, но не прочел на ее лице никакой подсказки о том, уйти ему или остаться. К ней вернулись хладнокровие и мужество, но сохранившееся глубокое отчаяние сделало ее холодной и замкнутой.
Кольмар, не зная, как поступить, отошел в сторону, чтобы позволить Киприану сказать несколько слов на ухо принцессе.
Монах, воспользовавшись представившимся ему случаем, наклонил голову так, что капюшон, закрывавший верхнюю часть его лица, коснулся прелестных волос принцессы.
– Елисавста, – прошептал он быстро и повелительно, – я приказываю вам дать этому австрийцу требуемое уверение. Вспомните…
– Молчите… молчите! – пробормотала принцесса.
Это восклицание, произнесенное задыхающимся, глухим и почти замогильным голосом, выразило яснее самого отчаянного крика степень ее ужаса.
– Молчите… молчите! – повторила она, со страхом глядя в мрачное лицо монаха, казавшееся еще более грозным от тени, набрасываемой капюшоном. – Пусть что свидание кончится, заклинаю вас! Через несколько дней, может быть, завтра, я лучше подготовлюсь к приему посланника.
– Нет, нет! – перебил ее Киприан с какой-то свирепостью. – Мне неудобно водить его сюда десять раз из-за ваших капризов.
– Моих капризов! – прошептала принцесса, бросив на монаха взгляд, исполненный упрека и гнева. – Лучше скажите: моих понятий о чести.
– Нет, – повторил он. – Не советую издеваться надо мной, Елисавета!
– Издеваться над вами! – вскричала принцесса, но не настолько громко, чтобы рыцарь ее услышал. Лицо ее покраснело от негодования.
– Вы, верно, решили рассердить меня, упрямая и злая девчонка, – сказал монах. – Но вы исполните то, что я приказываю, Елисавета. Вы будете повиноваться мне, говорю вам, – угрожающе продолжал он, вздрагивая от бешенства. – Вспомните нашу клятву! Вспомните о том, что делает вас моей рабой, моим орудием, когда серебряный колокол зазвучит в полночь.
– Довольно! Довольно! – прошептала принцесса. Губы ее задрожали, а по лицу разлилась смертельная бледность, точно последние слова монаха заключали в себе некий непостижимый ужас или возбуждали в ней тягостные воспоминания. – Довольно, отец Киприап, не говорите более ничего, – снова шепнула она через несколько минут. – Я успокоюсь… я дам уверение, что…
– Благодарю, благодарю! – произнес монах, сияя от радости. Обернувшись к Эрнесту Кольмару, он прибавил: – Рыцарь, ее королевское высочество уже оправилась от замешательства, в которое, весьма естественно, – ее повергли важные известия, бывшие целью вашего посещения, и теперь готова дать требуемые уверения, соблюдая условие, о котором вы печетесь.
Но пока Киприан произносил эту длинную фразу размеренным тоном, чтобы принцесса успела взять себя в руки. Эрнест Кольмар взглянул на нее и понял, что она всего лишь подчиняется угрозам.
Действительно, было что-то принужденное и неестественное в ее поведении, что-то страшное в усилиях унять дрожь, а тяжелое дыхание, вздымающее грудь, не оставляло сомнения в том, с каким трудом она сдерживает себя.
– Принцесса! – воскликнул Эрнест Кольмар, бросив на монаха негодующий взгляд. – Опасения мои подтвердились, я теперь окончательно уверился в том, что ваше высочество подчиняется чужой воле.
– Я прошу вас ограничиться причиной этого свидания, – проговорила принцесса так медленно и размеренно, точно боялась, что малейшее волнение заставит ее зарыдать. – Вы спрашивали, с моего ли согласия началось сватовство… и… я отвечала вам утвердительно. – Она еле сдержала слезы. – Прощайте, рыцарь! – И принцесса Елисавета выбежала из комнаты в небольшую дверь близ кресла с балдахином.