9 сентября в 5.30 утра «Туча», так и не дождавшись «Русалку», покидает Гельсингфорс. Проходя шхерами мимо Роченсальмского порта, Лушков заворачивает туда и отправляет на имя Бурачека в Биорке еще одну телеграмму, в которой спрашивает флагмана: идти ли ему в Биорке одному или все же подождать невесть куда запропастившуюся «Русалку»?
Это сообщение легло на стол контр-адмирала только утром 10 сентября и вызвало полное недоумение командира отряда, который до этой минуты пребывал в полной уверенности, что «Русалка» давным-давно стоит в Гельсингфорсе. Лишь теперь Бурачек делает попытки выяснить судьбу своего корабля. Он запрашивает Гельсингфорс, заходила ли туда «Русалка». Гельсингфорс отвечает отрицательно. Однако и здесь Бурачек остается верным себе. Вместо того чтобы сразу информировать о происшествии командование флота (ведь пропажа боевого корабля в течение трех суток — это уже ЧП), Бурачек отмалчивается, надеясь, что все еще обойдется и «Русалка» обнаружится.
В Морском министерстве информацию о пропавшем броненосце получили только вечером 10 сентября, причем получили ее от командира Свеаборгской сухопутной артиллерии. Чуть позднее пришли такие же сообщения от командиров Ревельского и Свеаборгского портов. И только потом пришло сообщение от Бурачека.
Первые ошеломляющие выводы, позволяющие предположить, что с «Русалкой» случилась беда, сделал лейтенант Лебедев. Спустя 12 лет он станет командиром крейсера «Адмирал Нахимов» и героически погибнет вместе со своим кораблем при Цусиме. Получив сообщение от городского полицмейстера о том, что на одном из островов Кремаре выбросило на берег шлюпку с трупом матроса и что шлюпка эта, скорее всего, с военного корабля, лейтенант Лебедев немедленно передал эту информацию в Петербург. На следующий день (т. е. уже 10 сентября) командир Свеаборгской крепостной артиллерии генерал-майор Кайгородов сообщил вернувшемуся в Гельсингфорс капитану 1-го ранга Вишнякову, что на близлежащий к крепости остров Сандхамн выброшены разбитые шлюпки и разные предметы, которые, судя по маркировке, принадлежат броненосцу «Русалка». Командир порта сразу телеграфировал о страшной вести в Главный морской штаб.
Подводя итог всей этой неразберихе, можно сказать, что о катастрофе с «Русалкой» Морское министерство узнало лишь на третий день после ее вероятной гибели. Классический пример неорганизованности и безответственности!
Немного отвлекаясь от основной темы, можно сказать, что данный случай неразберихи меркнет перед подобными делами былых эпох. В свое время, работая с архивными материалами Адмиралтейств-коллегии Российского флота, я натолкнулся на совершенно потрясающий факт, имевший место на нашем флоте в эпоху царствования императрицы Елизаветы Петровны. Во время одной из морских кампаний неподалеку от Ревеля (т..е. почти там же, где погибла «Русалка») попал в шторм и был разбит о прибрежные камни небольшой военный транспорт. Команду и часть грузов удалось спасти. Командир транспорта сразу же отписал в Адмиралтейств-коллегию соответствующую бумагу и стал ждать ответа. Бесполезно прождав полтора года, он плюнул на воинскую службу, написал рапорт об отставке и укатил в родовое имение. Минуло 17 лет. В один из дней злополучное донесение о разбитом на эстляндских камнях транспорте было все же извлечено на свет божий и прочитано. Адмиралтейские чиновники пришли в изумление, так как транспорт все еще числился в составе Балтийского флота. После полугодовых раздумий на место кораблекрушения отправили комиссию. Когда члены комиссии прибыли на место, они были несказанно поражены: на берегу стояла целая деревня, в которой жили бывшие матросы погибшего транспорта, успевшие к этому времени давным-давно пережениться на местных барышнях и завести детей и хозяйство. В центре деревни стоял большой сарай, в котором в полной неприкосновенности хранилось казенное добро с погибшего судна. Члены комиссии почесали затылки и убыли в Петербург. По итогам поездки они составили бумагу, в которой изложили суть дела. Прошло еще 10 лет, пока и эта бумага легла на начальственный стол. В деревушку вновь отправили комиссию, которая увидела ту же картину: и матросов, изрядно постаревших, а потому негодных для службы, и сарай с казенным добром. И снова была составлена бумага… На этом сия история обрывается, так как более никаких документов относительно сгинувшего транспорта и судьбы его команды найти не удалось. Скорее всего, об этом деле в очередной раз забыли и, по-видимому, уже навсегда.