Впереди шел совсем молодой воин. Он был единственным из пяти, татуировка которого изображала не абстрактный рисунок, а вполне узнаваемое животное. Точнее, птицу. Весь лоб молодого дикаря занимали искусно выполненные распахнутые крылья и голова парящего орла. Туловище и хвост спускались на нос, придавая лицу внушительное и даже грозное выражение.
Матеос вышел вперед и сделал странный жест. Он медленно коснулся правой ладонью области сердца, затем рта и с легким поклоном развел обе руки в стороны.
Воины, стоящие за спиной человека с татуировкой орла, удивленно зашептались. Их молодой предводитель сделал шаг вперед и в точности повторил то же, что у них на глазах только что проделал Матеос.
Гладиатор обернулся к друзьям:
— На их языке жестов это означает, что я буду говорить искренне и не желаю им зла. Видите, они сделали то же самое.
Воин указал на себя и медленно произнес:
— Матеос Арра.
В ответ на этот жест молодой человек сделал такой же и произнес на неплохом торговом:
— Сева̇ти, Слышащий племени тарми̇нов. Севати говорит на языке Народа Плавучих хижин.
— Народа Плавучих Хижин? — удивленно переспросила Эсса, — Слышащий?
— Так местные называют корабли, — пояснил Матеос, — У них нет своих. А «слышащий» — это шаман.
Севати кивнул и продолжил:
— Народ тарминов не любит жителей плавучих хижин. Особенно тех, которые ставят знаки. Зачем жители плавучих хижин ставят тут свои знаки? Зачем Матеос Арра привел их сюда?
Эсса вопросительно посмотрела на воина:
— О каких знаках он говорит, Матеос?
— Да, я оставляю знаки, — с легким раздражением в голосе ответил тот, — Нам надо будет как-то выбираться обратно, разве нет? Вот по ним и пойдем.
Бывший телохранитель повернулся к шаману и посмотрел прямо ему в глаза:
— Мы не желаем вам зла. Мы не тронем жилища тарминов, не отнимем их свободу и не унесем их жизни. Мы ищем город. Много высоких каменных хижин.
Севати ненадолго задумался.
— Кричащие камни. Они уже близко, — вымолвил он, наконец, — Матеос Арра на верном пути.
— Кричащие камни? — удивленно спросил Андри, — Почему Севати так называет эти каменные хижины?
— У тарминов есть легенда, — ответил шаман, — Ее передают древние из поколения в поколение. Она гласит, что очень много, невозможно сосчитать, сколько лун назад случилось так, что эти камни вдруг закричали как будто от смертельной боли на столько голосов, сколько травинок на этой равнине. А потом все стихло. Как будто умерло. Но с тех пор в этих камнях иногда раздаются крики. Не так, как тогда. Не все вместе. Если к ним подойти близко, то слышно, как камни кричат и плачут.
Целитель прикрыл глаза:
— Что же там такое случилось?..
Воин кивнул шаману:
— Мы благодарим Севати за помощь. Можем ли мы помочь в ответ?
Северный дикарь покачал головой:
— Ночью Большая Снежная птица унесла Атейю, дочь Севати. Воины тарминов ищут то, что осталось, чтобы совершить обряд прощания. Нужно успокоить дух Атейи, чтобы он не вредил тем, кто отдал его Снежной Птице. Севати увидел мертвых птиц, но не увидел мертвую Атейю.
Беглецы в недоумении переглянулись. Андри нахмурился:
— Как произошло, что совы унесли твою дочь, шаман? Почему такой маленький ребенок остался ночью без присмотра на холоде?
Горькая складка легла возле губ Севати. Шаман опустил голову:
— В Волчий край пришел голод. Народу тарминов было почти нечего есть несколько лун. Охотники не могли выследить добычу. Женщины не находили ни кореньев, ни ягод. Народу тарминов пришлось даже возжечь костер из хорькового корня и собрать вокруг него всех стариков и больных.
— Короче говоря — убить, — пояснил Матеос, — Хорьковый корень — то самое низенькое деревце, черное и кривое. Дым от такого костра ядовит. От него засыпают и не просыпаются.
Севати медленно кивнул, подтверждая слова воина, и продолжал:
— Это помогло тарминам растянуть запас еды, но новой у них так и не появлялось. И тогда Севати решился отдать Великим духам самое дорогое — свою дочь, Атейю. Этой ночью крылатые посланники Великих духов забрали жертву. Утром разведчики обнаружили большое стадо снежных баранов. Но если Севати не найдет тело жертвы, тарминов ожидают куда большие беды, чем голод.