С высоты холма зрелище охваченного пламенем Рувена напоминало чудовищный, огромных размеров именинный торт со множеством свечей, как будто какое-то могущественное жуткое существо хотело порадовать таким образом своего любимого ребенка. Но вовсе не демон был причиной гигантского пожара. Это правитель Трезенье̇ля, Его Королевское Величество Максимиллиан Третий, велел разжечь этот костер на Тюремных островах, чтобы показать всем своим подданным, что ждет тех, кто осмелится бунтовать против власти монарха.
Огонь бушевал и свирепствовал, зловеще треща и воя. Но даже гудение пламени не могло заглушить крики и стоны умирающих. Восстание было подавлено.
Над островом поднималось багровое зарево. Отсюда, со стороны холма, можно было различить, как полыхают пламенем и оба соседних острова — Шойе̇̇ и Анти̇нн. Возможно, капитанам, матросам и пассажирам кораблей, проходящих в этот момент в Суровом море мимо Тюремных островов, зрелище показалось бы пугающим, но завораживающе прекрасным, но те, кто наблюдал сейчас за ним с холма, так не думали.
На холме за пожаром Рувена наблюдали четверо — двое молодых мужчин и две девушки. Один из парней, лет двадцати пяти, стоял в отдалении от всех. Он был высоким и худым. Его светлые, длинные, до плеч, волосы были собраны в хвост со лба и висков — так часто делают свободолюбивые горцы Марссо̇нта, лучшие стрелки и охотники на всем Каэро̇не. Вот только ни лука, ни стрел при нем не было.
Похоже, в последнее время этому человеку было некогда следить за своей одеждой. Сейчас она была перепачкана пылью и сажей, кое-где виднелись бурые пятна крови, но мужчина не обращал на это внимания.
Лицо молодого человека, худое, небритое и изможденное, покрытое копотью, выражало безграничное отчаяние. Брови были изломаны и страдальчески приподняты, что придавало этому тонкому лицу с острыми чертами трагическое выражение. У губ залегла горькая складка.
Руки молодого мужчины были сжаты в кулаки, его поза была напряженной, как будто все его тело пронизывала жестокая боль. Как будто ему физически передавались страдания тех, кого сейчас беспощадно добивали королевские солдаты на улицах Рувена. Парень внимательно, не отрывая взгляда, смотрел на горящий город. Казалось, что здесь, на холме, находится только его тело, оболочка. Душой же и мыслями этот человек был весь там, внизу, с ними — с теми несчастными, кто погибал сейчас в Рувене.
В нескольких шагах от светловолосого мужчины за пожаром наблюдали две девушки — одна постарше, другая помладше. Старшая обнимала младшую за талию, успокаивающе прижимая к себе.
Обе девушки были очень похожи друг на друга. Изящный овал лица, высокие скулы, волнистые, черные, как смоль, волосы, узкие темные брови, миндалевидные глаза, уголки которых были слегка приподняты к вискам, — выдавали в них сестер. Вот только они были совершенно разные.
Волосы старшей из девушек были коротко острижены. Ее лицо не было идеально красивым. Скорее, оно было необычным. Ноздри прямого и тонкого носа были немного широки для идеала, что придавало лицу капризное выражение. Рот с тонкими розовыми губами ценители красоты тоже назвали бы чуточку большеватым. Но эти недостатки были совершенно незаметны, потому что внимание того, кто смотрел на лицо старшей из сестер, сразу притягивали глаза — огромные, зеленые, обрамленные густыми длинными ресницами. Сейчас девушка тоже неотрывно смотрела на город, на пожарище, устроенное королевскими войсками. Ее глаза недобро щурились, как будто увиденное не расстраивало ее, а скорее, приводило в ярость.
Поза старшей из сестер, ее осанка и манера стоять, да и сам жест, которым она успокаивала младшую, говорили о том, что девушка знакома с танцами или с фехтованием, а, возможно, и с тем, и с другим. В ней ощущалась та грациозная сила, что присуща тренированным людям.
Во всем облике девушки чувствовалась не только ярость, но и некоторая настороженность и угроза. Казалось, старшая из сестер была готова в любой момент встать на защиту и закрыть собой тех, кто находился с ней рядом. Кожаный доспех, явно сшитый по фигуре и по особому заказу, и два висящих на поясе длинных кинжала только подтверждали это.
Младшая из сестер была совсем юной. На вид ей можно было дать едва семнадцать или восемнадцать лет. Ее лицо было по-детски чистым и открытым. В янтарно-карих глазах прятался страх, пухлые вишневые губы были сжаты и слегка подрагивали.