Рыцари двигались вдоль роскошных особняков знати, двери которых были тщательно затворены, и мимо домишек бедных горожан, двери которых сгнили и теперь бесстыдно обнажали путникам свое неприглядное нутро. Заброшенные дома так и тянулись — улица за улицей. Такое зрелище наводило на ужасающую мысль. Каждый из этих многочисленных домов когда-то был родным и любимым очагом, принадлежащим семье, а теперь внутри покинутых строений не осталось ничего, кроме пустоты.
Едва выбравшись из мертвого парка, они прошли мимо незапертых лавок с едой, товар в которых давно успел испортиться, а потом истлеть. Следы вели преследователей и мимо других магазинчиков — с роскошной одеждой, которая рассыпалась в прах от одного только прикосновения, и ювелирных мастерских, как будто подтверждавших собой древнюю мудрость, что богатство бесполезно для тех, кто отправляется в последний путь. Единственное, что по-настоящему заинтересовало Конрада — это места, где торговали оружием и доспехами, но, чувствуя ответственность за жизнь юного Армина, рыцарь-лейтенант заставил себя не отвлекаться.
Рыцари миновали гигантский амфитеатр с разбитыми скульптурами гладиаторов. Одна из них, поистине колоссальная, не менее шестидесяти футов, изображавшая мускулистого воина в расцвете сил, вооруженного копьем, рухнула со своего пьедестала и теперь лежала, расколовшись на несколько частей, лишившись головы и рук, держащих копье. Не без содрогания Конрад прошел через целую аллею статуй, изображавших, как он понял, чемпионов гладиаторских боев. Как успел заметить рыцарь, не слишком хорошо знавший низкий диалект ристери, на каждом из пьедесталов было начертано имя, происхождение, возраст и причина смерти.
От амфитеатра следы беглецов привели преследователей к полуразрушенному рынку рабов. Все на этом позорном торжище с каким-то заботливым цинизмом было устроено так, чтобы доставить как можно больше удобств покупателям. Они могли рассмотреть «товар» со всех сторон. Почему-то Конраду вспомнилось, что Матеос, один из беглецов, которых они преследовали, когда-то был рабом. «Вот кому было больно от этого зрелища», — с невольным сочувствием подумал рыцарь. Да и самого Конрада, уроженца вольнолюбивого Эвермира, вид рынка рабов, пусть и давно заброшенного, привел в мрачное расположение духа.
Здание городской тюрьмы, мимо которого лежал путь рыцарей, тоже было наполовину разрушено. Тюремные ворота были выломаны, двор усыпан обломками камня. В массивной стене самого здания зиял огромный пролом, через который Конрад успел рассмотреть распахнутые настежь двери камер. «Ну, по крайней мере, теперь здесь никого не держат», — усмехнулся рыцарь-лейтенант и продолжил путь.
Несмотря на то, что у Конрада почти не было ни времени, ни возможности, глазеть по сторонам, рыцаря поразило обилие статуй в городе. Изящные танцующие аристократы в парке, мускулистые гладиаторы в амфитеатре, девушки с кувшинами-фонтанами или с корзинами каменных же фруктов в богатых домах… Теперь только уцелевшие мраморные фигуры были свидетелями былого могущества Империи Ристерос и роскоши Фанкор-Зора.
Статуя украшала даже тюремный двор. «Скорее, для устрашения, чем для украшения», невесело подумал Конрад. Статуя правосудия, изображенного в виде женщины с мечом в одной руке и с весами в другой, раньше стояла около помостов с парой десятков виселиц. Сейчас внушительная фигура, изваянная из черного гранита, валялась рядом с остатками помостов. Было похоже, что ее тоже намеренно низвергли с пьедестала, как и огромную статую гладиатора в амфитеатре. Рука, державшая меч, откололась и лежала рядом. Женская голова, увенчанная сложной прической, откатилась и теперь валялась поодаль, повернув к рыцарям красивое, но холодное, совершенно бесстрастное лицо с лишенными зрачков глазами.
Но еще больше, чем обилие статуй, Конрада тревожило и огорчало великое множество свидетельств того, что в городе когда-то было много детей. Проходя мимо домов, рыцарь-лейтенант невольно заглядывал во дворы или в окна.
Детское присутствие ощущалось тут повсюду. В некоторых садах к толстым ветвям мертвых деревьев были прикреплены качели — широкие доски на длинных цепях, раскачиваться на которых теперь мог разве что ветер. На стенах других домов и на мостовых перед ними сохранились детские рисунки, сделанные углем или мелом. С одного из подоконников на Конрада глазами-пуговицами печально смотрел покинутый всеми, чудом сохранившийся игрушечный заяц. На крыльце другого дома рыцарь-лейтенант заметил деревянную лошадку-качалку.