Но самым пугающим для Конрада почему-то оказался когда-то роскошный фруктовый сад, где оставленные маленькой хозяйкой изысканные фарфоровые куклы чинно восседали за игрушечным столом, накрытом по всем правилам чаепития. Время не пощадило тонкий сервиз, и от него остались лишь осколки. Уцелел только маленький медный кофейник. Куклы тоже сильно пострадали. У одной из разодетых игрушечных дам не было головы, ее осколки валялись на земле. Фарфоровая голова другой куклы уцелела лишь наполовину, и Конрад с содроганием заметил, что на месте второй половины свили гнездо осы. Еще у пары были отбиты руки и ноги. Похоже, их повредили падавшие с мертвой теперь яблони плоды, которые некому было сорвать. Уцелела только простая деревянная кукла с ярко раскрашенным лицом. Рассохшаяся, растрескавшаяся, теперь она смотрела на рыцаря-лейтенанта с немым упреком. Конрад отвернулся.
Но поделиться своими впечатлениями рыцарю было не с кем. Брат Бертран, сам прямой и жесткий, как копье в руке поверженной статуи гладиатора, казалось, вообще не уставал, целеустремленно двигаясь все вперед и вперед. Он был одержим идеей схватить мятежников. Казалось, это был именно тот великий подвиг, к которому сэр Бертран Реверден шел всю свою жизнь. Это стремление было настолько огромным, что, казалось, он совершенно не чувствовал ни ушибов, ни усталости долгого путешествия, ни боли в сломанной руке. Рыцарю-лейтенанту вдруг стало страшно: он представил, что может случиться со стариком в тот момент, когда мятежники будут схвачены, и ему не к чему уже будет стремиться.
Что-то в этом городе необъяснимо беспокоило рыцаря-лейтенанта. Конрад и сам не смог бы определить точно, что именно. Это было нечто помимо пустоты и заброшенности, стонов и вскриков за городскими стенами, прекратившихся почти сразу, как только они вошли внутрь. Даже помимо этого обилия статуй, которые, казалось, пристально наблюдали за ними, но, как только кто-то из рыцарей поворачивался в их сторону, мгновенно отводили взгляд. То, что беспокоило Конрада, напоминало тихий почти неслышный звук, вибрирующий и высокий, трудноуловимый, но пробирающий до самого нутра. Оно будоражило и неприятно щекотало нервы.
— Ты чувствуешь, сэр Бертран? — наконец, решился спросить Конрад, — Кажется, здесь в воздухе что-то есть. Неприятное. Режущее. Не знаю, как описать. Как будто над ухом очень тонко пищит назойливый комар, и его невозможно отогнать.
— Это остатки магии, — резко ответил рыцарь-капитан, — Магическое поле здесь некогда было настолько сильным, что, будучи Посвященным, ты чувствуешь ее вибрации. Мы на чужой, враждебной территории.
— Хочешь сказать, что в этом городе мы уязвимы? — с тревогой спросил Конрад.
— Нет, — как всегда, сухо и раздраженно ответил старый рыцарь, — Мы просто таким образом ощущаем ее присутствие. Приятного мало, но и только.
— Хорошо, — облегченно вздохнул рыцарь-капитан и зашагал дальше.
Однако избавиться от неприятного ощущения, что за ними следят, Конраду не удавалось.
Бертран презрительно фыркнул и зашагал следом. То положение, в каком они все трое сейчас оказались, раздражало и злило старика. Возлагать ответственность за их экспедицию на этого Конрада, который никогда не скрывал, что сочувствует либертистам, изначально было ошибкой. Бертран с самого начала был категорически против. Но приор Джерольф заявил, что сэр Конрад Росс — возможно, единственный рыцарь в Ордене, кто знаком с Волчьем Краем и к тому же прекрасный охотник и следопыт. Сэру Бертрану пришлось согласиться. В конце концов, кто он такой, чтобы возражать приору?
Но ничего, как только они вернутся, Бертран напишет про этого выскочку Конрада подробный рапорт, и тогда все вышестоящие узнают про его попытки саботажа. Бертран не скроет ничего. И того, что Конрад позволил себе говорить про коменданта Рувена и, что еще хуже, про приора Виатора. Это вряд ли сойдет рыцарю-лейтенанту с рук. А уж в том, что Конрад тащил на себе этого умирающего подростка исключительно для того, чтобы саботировать приказы командующего, рыцарь-капитан нисколько не сомневался.
А теперь они, двое рыцарей, один из которых ранен, и замедляющий преследование умирающий мальчишка, оказались в этом проклятом городе совершенно без помощи. И то, что поначалу казалось пустяковым делом, стало принимать серьезный оборот. Теперь Бертран был готов проклинать себя за то, что отказался от подкрепления. Рыцарь-капитан прекрасно видел свою ошибку: он позволил Конраду, который с легкостью поверил в пустяковость этого похода — просто дать мятежникам уйти подальше, а потом тихо арестовать! — убедить себя в том же самом.