– Сорок лет преподавал, а таких мудреных вопросов не слышал. Как выросли интересы народа!
Запомнилась встреча в деревне. Константин Эдуардович вспоминал о ней часто. А потом раскладывал на столе свои книги – те, самые первые и совсем недавние – и долго смотрел на них. Видно, чувствовал, что жить осталось недолго.
Сначала видна только светлая точка. На черном фоне она постепенно увеличивается. И вот уже можно различить стыковочный узел «Аполлона». Корабль приближается быстро.
– Есть касание! – это голос Леонова.
В «Союз» вплывает Стаффорд.
– Здравствуй, Алексей!
– Здравствуй, Том!
– Стаффорд, – официально представляется астронавт.
– Леонов, – отвечает командир «Союза».
В космосе – первая международная орбитальная станция «Союз» – «Аполлон».
В программе полета есть строка: «В случае экстренной расстыковки необходимо сделать следующее…»
И в перечне экстренных дел, связанных с герметизацией переходного отсека, включениями двигателя и других жизненно важных дел для экипажей кораблей, есть одна странная запись: «Оставить автографы на трех книгах». Это книги, вышедшие в Калуге. Это книги Константина Эдуардовича Циолковского.
Они вернулись на Землю. И теперь хранятся в музее Калуги. Символический акт, конечно. Но он закономерен, потому что скромный учитель из Калуги не только указал, как идти в космос, но и этап за этапом рассчитал пути проникновения во Вселенную.
И чем дальше мы идем по этому пути, тем зримей, величественней и… непонятней нам подвиг Циолковского. Непонятней?
Да. Потому что трудно, а тем более с высоты сегодняшнего дня, понять, как мог человек сделать такое. Казалось бы, жизнь поставила для него непреодолимые препятствия, обрекла его на жалкое существование, а Человек смог подняться над обыденностью, он презрел ее и перенесся в будущее. В нем он жил и творил.
Современникам он казался несчастным и сумасшедшим. Для нас он – гений, величайший ученый и мыслитель.
Помните возвращение Юрия Гагарина? Его первая пресс-конференция в Доме ученых.
Космонавту задали вопрос: «Отличались ли истинные условия полета от тех условий, которые вы представляли себе до полета?»
– В книге Циолковского очень хорошо описаны факторы космического полета, и те факторы, с которыми я встретился, почти не отличались от его описания, – ответил Ю.А. Гагарин. – Я просто поражаюсь, как мог правильно предвидеть наш замечательный ученый все то, с чем только что довелось встретиться, что пришлось испытать на себе. Многие, очень многие его предположения оказались совершенно правильными.
В декабре 1977 года Георгий Гречко выходит в открытый космос. Съемку ведет Юрий Романенко.
– Удивительная красота, – говорит Гречко, – на стыковочном узле станции вижу какие-то искорки… Постойте, но ведь это же грозы… Да-да, те самые грозы, которые полыхают далеко внизу…
– Допустим, что Циолковский мог предвидеть самый первый этап проникновения в космос, – говорит Георгий Гречко, – конструкцию ракеты, ее многоступенчатость – свои «ракетные поезда»? Ну, наконец, корабль и ощущения человека, попавшего в невесомость. Такое предвидение я допускаю… Но меня он поражает другим: глубиной своего проникновения в будущее. Да-да, именно глубиной! Четверть века космического уже прошло, а пока каждый этап космонавтики идет «по Циолковскому». Все, что сделали и у нас в стране, и американцы, – продолжает Гречко, – Циолковский не только предвидел, но и рассчитал до мелочей. И это не может не поражать… В истории цивилизации я не знаю такого же примера проникновения в будущее. И чем больше проходит времени, тем лучше мы понимаем Циолковского. Уверен, что до конца он еще не раскрыт…
Калуга. Музей Циолковского. Сотни людей, приходящих сюда.
И нет равнодушных. Этот великий Циолковский продолжает удивлять.
Его современники, точнее, большинство из них, пожалуй, имели право считать его безумцем. У них были для этого основания, и трудно их осуждать. Они были намертво прикованы к Земле, слишком много сил, энергии и знаний они тратили, чтобы добыть кусок хлеба и не умереть от голода и холода.
В Вятке, где прошло детство Циолковского, случилась первая в его жизни трагедия.
В семье Циолковских – Марии Ивановны и Эдуарда Игнатьевича – заболел сын Костя. Скарлатина. И тяжелое осложнение – малыш оглох.
«Это самое грустное, самое темное время моей жизни» – так напишет позже Константин Эдуардович.
И следствие глухоты – одиночество. Сначала отчаяние, а затем дерзкая мысль: «Искать великих дел, чтобы заслужить одобрение людей и не быть столь презренным».