— А это что такое? — поинтересовалась я, когда мы прошли через нее.
— Да так, ничего, — пожал он плечами. — Просто участок леса, я держу его закрытым.
Но мне показалось, там содержатся другие собаки, поскольку, клянусь, слышала шорохи и сопение, доносившиеся явно не из барака.
Мы вернулись в дом и прошли в кабинет, где все еще горел огонь (должна признаться, это немало меня порадовало), там мне предложили бокал вина. Было уже очень поздно — половина первого ночи, — но опекун явно хотел поговорить и для начала продемонстрировал мне пару шилоклювок под стеклом. Мне они показались славными птичками, непонятно только, почему они должны быть здесь, а не летать на воле, где-нибудь в районе Брейдон-Уотер. Но на эту тему я предпочла не высказываться.
Точно так же — хотя слова вертелись на кончике языка — я ничего не сказала про розу.
Сэр Чарлз выбрался из своей щели и, беззвучно пробежав по полу, вплотную приблизился к моим юбкам, что мне, надо сказать, совершенно не понравилось.
Мой опекун продолжал пристально смотреть на меня. Следуя его настояниям, я снова повернулась к стеклянным ящикам и на мгновение уловила в одном из них его отражение. Такое выражение бывало у папы, когда он рисовал, только куда более открытое.
— Сэр, — заговорила я спустя примерно полчаса, — мне все же очень хотелось бы написать письмо, о котором у нас шла речь.
— Что за письмо? — сделал он вид, что не помнит.
— Письмо адвокату моего мужа.
— А зачем он вам понадобился? — полюбопытствовал он без тени недовольства.
— Ну, мне много о чем надо у него спросить, — пролепетала я.
— Спросите у меня.
— Я бы предпочла спросить у него.
— Что ж, в таком случае пишите.
Вот и весь разговор. Опекун проводил меня в мои апартаменты и, не сказав ни слова, поклонился на прощание.
Мне подумалось, что я просто еще одна шилоклювка, которую мистер Даун поймал для него на предмет изучения на досуге.
А потом, утром, еще один цветок. Такая же белая роза на серебряном подносе. И опять ни малейшего намека на то, кто бы мог ее послать.
Тем не менее кое-какие источники для получения сведений у меня были.
Когда Эстер принесла мне обед и, прежде чем снять тарелки с подноса, поставила на стол розу, я спросила:
— А что, вчера в дом цветы доставляли?
— Ну как же, мэм, сам хозяин привез из Линна.
— И что за цветы?
— Розы, мэм. — Эстер оторвалась от подноса и посмотрела на меня. — Из оранжереи, живые-то в такую погоду где найдешь?
Ясно. Или, вернее, совсем не ясно.
У нас с Эстер теперь нет секретов друг от друга. Вообще-то разговариваем мы всего минут десять в день, когда она приносит обед и уносит использованную посуду. Я сижу на стуле, а она шустро занимается своим делом. Я очень ценю это время. Теперь я могу с уверенностью утверждать об Эстер следующее.
Ей двадцать один год.
Она зарабатывает двенадцать фунтов в год.
Она никогда не пересекала границ графства Норфолк.
У нее есть мать и четверо братьев и сестер. Все живут в Фейкенхеме.
Она читала Библию, «Книгу Фокса про мучеников и Марию Монк».[31] И это почти все.
Честно говоря, ее речь нередко сбивает меня с толку. Она говорит «маня», имея в виду маму, «осик» — про ослика, «затря» вместо завтра. Она рассказывала о своем приятеле — по ее словам, он когда-нибудь напишет и «пришлет за ней».
— Ну а дальше? — спросила я.
— Я сделаю, как он велит.
— Что? И бросите свое место здесь?
На это Эстер ничего не ответила. Может, заподозрила, будто я в сговоре с мистером Рэнделлом.
Однажды я спросила ее:
— Скажите-ка, Эстер, если бы вы могли отказаться от этой работы и выбрать себе дело по душе, чем бы вы занялись?
— Ну как чем, мэм? — пожала плечами она. — Я бы нашла себе мужа, родила шестерых детей, жила в коттедже и, надеюсь, была бы счастлива. Только ведь мне приходится на хлеб зарабатывать.
А я, если бы я могла оставить этот дом, что бы я делала?
Ни малейшего представления не имею.
Лежу на кровати в старом доме в Кенсингтоне, хотя еще светло.
Мне кажется, что лежу я уже много часов, ожидая, пока стемнеет и вокруг станет тихо.
А потом вижу, на пороге стоит и смотрит на меня мама, хотя ее появления я не заметила. Мама, в бежевом платье, с развевающимися золотисто-рыжими волосами, с каким-то предметом в руке, на который падают, играя, пятна света. Как долго она там стоит, не знаю; потом быстрым шагом подходит папа, берет ее за руку, и предмет падает на пол.
31
Нашумевший (и чрезвычайно популярный) антикатолический памфлет, первое, анонимное, издание которого увидело свет в 1836 г.