- Как просто!
- Да, теперь не время приключений, займемся делом.
И трубку положил, не отключив, и я услышал:
«Старик совсем раскис».
И голос Леночки:
«Так, может быть, уволить?»
И после паузы:
«С ним стильно».
…
«Вот, значит, как. Те миллионы, выдранные с кровью бандитами из бизнесменов прошлых лет, опять вернулись к бизнесменам. У них магнит волшебный на богатство, льнет само.
А ты — ничтожество.
И где же, Уорнер, твой чудный лифт, снующий между стратами?
Эх, ты, элита неметеных улиц».
Я шел по набережной вдоль городской реки.
Все той же, что вчера и тридцать лет назад.
Слегка задавленной гранитом.
И вдруг, прикинь,
так захотелось в детство, что слезы брызнули.
Сложил билет до Рима в бумажный самолетик и запустил.
Потом сложил купюру, а потом вторую, третью.
Потом достал единственное фото, память, где мы с ней молодые, и самолетик
с графиней юности вспорхнул и улетел.
Хотелось зашвырнуть и паспорт в небо, но вспомнил, где живем.
...
Занятия прозой требуют врожденную привычку все делать аккуратно и обеспеченный досуг,
поэзия — она игра для бедноты и разгильдяев, но ухватить гармонию речей дано лишь тем, кто просто принимает современность,
стиль поколения,
без злобы и без лести.
Мое же двадцать с лишним лет живет в таком глухом консерватизме, так не желает и боится перемен,
что лучшим резюме
о наших подвигах, умах и достижениях, в учебниках, лет через десять,
объявят правило терпения судьбы, какая есть,
или закон тюремный:
«Молчанье — золото».
Какие песни, если общество молчит?
Какая музыка, когда кругом глухие?
...
Но вам, которые юны, чьи души терпят раздражение от сути бытия,
дарю свое благословение,
поэзия — ваш дар и общей совести ручей,
ведь только по нему и различаем
скотов немых и мыслящих людей.
Ваш выход, дамы, господа!
Аллегро!
И раз, и два… басы и бочка, блюз, тоска, и резко переход в мажор. Отлично, парни, на пути к успеху вас ждет козырный пул ролей! Компания бродячих королей
всех мирных жителей, старух и стариков, пузатых служащих и бойких пиццеронни,
работников депо и париков,
мечтательных и сдержанных и строгих,
и молодых мужчин,
и девушек, известных фантазерок,
короче, всех,
влюбляя наповал, магнитя до истомы, ужасая, иным даря, иных калеча,
в наш городок заехала. Под вечер.
…
Графиня, время. Время зачищать следы.
Тюки нарядов и посуда, шкафы — зачем они?
Все к урнам на разбор.
И эти файлы фраз, где личности едва ль живет стотысячная доля, нет, все они плоды экрана,
окна в таинственно мерцающий мирок,
которое само и есть редактор, даже, автор,
Они — орнамент странный - нежданный отклик инструмента, но не ты.
Играющий меня поймет, перебирая струны мироздания.
И ты ошибся, друг кудрявый. Ты памятник воздвиг нерукотворный, да только не себе, а языку с довольно бедным ладом.
На улице послушай — все «ться», да «тся». И с этим петь?
Дзлзйт.
И в несколько мгновений следов той памяти потуг за перебором слога, как не бывало.
И странная, звенящая свобода на душе, граничащая с простотой и свежестью природы.
Не терпящей искусства.
Искусственности фальши.
Пока прямоугольник рассыпался, мне вспомнился Флобер, назвавший нашу музу отечественную плоской, и я с усмешкой объявил ему,
что Русь — это лубок, частушка, двумерное пространство, а что выше
поляны среднерусской, привозное.
Но передумал и обратно взял.
...
Иное, завершая, приятно перечесть.
Вот сцена: утро, город пробудился для свежих, острых впечатлений, как раз пришло решение суда — виновен в оскорблении величия Народа и Сената, в глумлении над верою отцов, и в замышлении убийства императора.
Предложен выбор — яд или кинжал.
И друг решил, покончить смех металлом, как воин.
Но перед смертью предложил позавтракать вдвоем и написал любезное письмо:
то, се, поскольку вечером никак прийти не сможет, так ждет сейчас к себе.
Мы встретились.
У молодых людей, когда они испытывают дружбу, в обычае взаимные уколы и шутки несмешные для чужих. Беззлобные, а так, для полноты общения.
Так вот, за переменой блюд я говорю:
- Петроний, признавайся, твой анекдот, хоть и смешон, но так воняет рынком, и выдуман с начала до конца. Я не поверю, что матрона пожилая, владелица домов и рудников, была настолько глупой, что оторвав у бойкого пройдохи, Милетты твоего, баранью колбасу, которую он наспех ремешками прикрутил взамен природного оружия — о, по ее портрету судя: беззуба, и наполовину лыса! и Геркулес почувствовал бы слабость! - поверила, что это дар от бога.