— Привет, ребята! Меня зовут Егор Иванович, — обратился к свидетелям «музейщик». И у меня есть одна особенность: я верю всему, что говорят люди. Рассказывайте!
— Ее похитили дети, — безучастно ответила ему девушка, — понимаете, маленькие дети… Крошечные… Дети… Крошечные…
Парень только кивал и трясся.
— Да… Толку от твоих свидетелей… — подытожил Егор Иванович.
— Обрати внимание: двор огороженный. И камеры установлены. Мы уже посмотрели запись. Сначала пришли эти, — кивок на юношу и девушку. — Парень открыл вход во двор своим магнитным ключом. Они сидели на скамеечке, миловались. Вышла женщина. Потом через какое-то время помехи. Потом — представляешь — фигня какая-то. Парочка мечется по двору. Коляска с ребенком осталась. Где стояла — там и стоит. А женщины нет. И, похоже, что калитку никто не открывал.
— А чего женщина ночью вышла-то на улицу? — недовольно спросил Егор Иванович.
— Муж говорит, что ребенок раскапризничался, никак не унимался. Она решила выйти с ним — оказывается, они так часто по двору ночью гуляют. Двор закрытый — значит безопасный.
— Да… несуразность какая-то.
— И не говори, — согласился господин следователь. — Не считая того, что у этой «пропавшей» дамы могла попросту крышечка уехать. И завтра-послезавтра она, даст Бог, обнаружится где-нибудь. Живая.
— Не знаю. Что-то странное тут есть. А свидетели не обдолбанные случаем?
— Нет. В баночку уже писали — ничего. В трубочку дули — тот же отрицательный результат.
Тут девушка, словно почувствовав, что речь зашла о них, поднялась, подошла к следователю и забормотала, как в бреду:
— Уродцы… Это были уродцы. В шапочках. Странных шапочках. И запах. Запах дохлятины. Ужасный запах дохлятины…
— Занятная история, — произнес спустя некоторое время Егор Иванович. Они со следователем стояли в сторонке и курили.
— Ваше? — с надеждой спросил Алексей Васильевич.
— А то, — выпуская дым, ответил «музейщик».
— Чего делать будешь?
— Ведьму искать, — на полном серьезе ответил Иванович.
Глава 2
— И вот представляете, Анфиса Витольдовна, стою я перед ней и понимаю… — до Старцева, сладко дремлющего на диване в Управлении, донесся жизнерадостный смех его старейших сотрудников. Начальник удивленно приподнял бровь — обычно старая гвардия выясняла отношения, брюзжала и спорила. А вот так — мирно да со смехом… Старцев и не помнил, чтоб они так приходили на работу.
— Конечно, Михаил Ефремович, я тоже удивилась! — сквозь смех раздался другой голос, женский.
— А как удивился отец Иннокентий…
И снова смех.
Нет, спать в таких античеловеческих условиях на работе стало совершенно невозможно — Старцев помотал головой. И стал просыпаться.
Голоса Анфисы Витольдовны и Михаила Ефремовича, гулко разносясь в старинном здании, надолго опередили их стареньких владельцев, которые медленно преодолевали высокие пролеты.
Поэтому Старцев встретил их на лестничной площадке третьего этажа, которое в здании администрации и занимало Управление.
— Доброе утро! — хмуро поприветствовал он непонятно с чего жизнерадостных сотрудников.
— Разрешите доложить! — со смехом вытянулся перед ним Михаил Ефремович. — Порядок на кладбище восстановлен. Если бы не Анфиса Витольдовна, нас бы съели.
Старцев опять помотал головой — и с укоризной во взоре уставился на сотрудников.
— А давайте зайдем в кабинет — и усядемся, — предложила Анфиса Витольдовна.
Как и всегда, ее пожелания, рекомендации и приказы исполнялись молниеносно. А как еще? Эта величественная дама умела внушить трепет. В ярко-синих, ничуть не поблекших от возраста и утрат глазах было что-то…чуткое, искреннее, но не терпящее возражений. Ее бесшумная походка, ее безупречная осанка, идеально выглаженные и отстиранные, старинного кроя, но каким-то непостижимым образом всегда уместные блузки неизменно украшала массивная, овальная брошь. Иссиня-черный камень, в глубине которого плясали маленькие синие искорки, порой гипнотизировал, а порой был и вовсе не заметен. Он, казалось, жил своей жизнью, но при этом был во власти своей загадочной хозяйки. Кроме этой броши Анфиса Витольдовна украшений не носила, причуд не имела, сохраняла хладнокровие, ясность и остроту ума. От этой женщины исходила сила, ей хотелось покоряться.
И даже Михаил Ефремович — а он единственный из всех с ней спорил — было у них такое развлечение на двоих — сегодня согласился. И даже закивал.