— В чем же должно заключаться ее содействие? — спросил полный японец с козлиной бородкой.
То был «антрепренер» с «Цветочного садика», которого Шериге пригласил на тайное совещание.
— Как в чем? в очень многом: кто же, как не женщина, способна завлечь барона в укромный уголок? Кто же, как не Фиалка, нам поможет его обезоружить, опьянить? Кто же, наконец, как не она, послужит ширмой исчезновения барона с горизонта нагасакского общества? — сказал Шериге, вопросительно глядя на остальных чейтов.
— Вы правы, капитан, — сказал один из молодых чейтов с военной осанкой и весьма пластичными манерами. — Без женщины, и к тому же настолько обворожительной, как Фиалка, нам трудно было бы добиться желанного результата.
Кашуто, так звали антрепренера «Цветочного садика», угрюмо глядел на Шериге и с видимым неудовольствием выслушивал план действий.
— Вы, господа, не торопитесь, а то может выйти скандал. Вы, капитан Шериге, меня уже однажды чуть не подвели под харакири по случаю дела де Капитро. Бели бы не покойный префект полиции, то быть мне у моих предков.
Шериге осклабился, выплюнул разжеванный табак, и не глядя ни на кого, заметил:
— А деньги-то вы получили хорошие?
— Получил, но что же из этого? Я и так богат. И ваши несчастные двести, триста иен — не деньги за такие услуги. Небось, за Фиалку дали более десяти тысяч иен, а мне предлагаете такие пустяки.
— Ну, ну, прибавим, — с усмешкой сказал Шериге, — ведь вы что? Много ли вашего содействия тут будет? Работать же нам придется? Нам же и отвечать… а тут не тысячи ли вам отваливать за одно простое молчание?
— А что? Ведь я вас не боюсь; не захочу и плюну на ваше дело. Очень мне нужно с вами валандаться.
— Ну, ты потише! — крикнул Шериге с видимым раздражением.
— Разгалделся…
— А что? молчать — что ли? хороша одна лишь смерть и то лишь своя собственная, а за чужую деньги берут.
— Ну ладно, ладно, заплатим хорошо, лишь бы дело было. А мало, однако, ты ценишь что мы тебе подарили такую раскрасавицу. Ведь ты на ней невесть сколько тысяч в неделю заработаешь, хоть от того же барона.
— Будет вам барыш считать, ведь не свои деньги платите, ну и платите как следует.
С этими словами Кашуто встал и, отвесив легкий поклон, вышел из рыбацкой хаты.
Лишь только чейты остались одни, Шериге снова обратился к ним.
— О прибытии барона, наверно, знает местный консул. Быть может, консул имеет какие-нибудь особые предписания? Как бы барон не остановился в квартире консула, тогда наше дело совсем скверное.
— Не думаю, — возразил один из чейтов. — Я шесть лет жил в Европе и знаю, что прусские офицеры не любят стеснять себя. Они предпочитают жить в гостинице, чем в каком бы ни было семейном доме.
— Где же, вы думаете, он остановится? — спросил Шериге.
— В одной из двух гостиниц. Либо в «Гранд-Отеле», либо в «БельВю».
— Так надо в обеих гостиницах снять по комнате для наблюдений.
— Это к чему? Такая мера в данную минуту является преждевременной. Мы лучше в роли кули и юнг ознакомимся поближе с его багажом, тогда по крайней мере точно будем знать, и в каком номере остановился барон, и какое расположение этой комнаты.
— Это так, но только смотрите в оба и не прозевайте барона. Я буду на проспекте поджидать приезжающих, а потом жду вас с рапортом к себе. Понимаете? — переспросил Шериге.
— Конечно, поняли, — ответили чейты хором и вслед за капитаном Шериге встали со своих мест.
— Теперь, друзья, нам предстоит еще новое дело — покупка судна. Ступайте, но к сегодняшнему вечеру будьте снова все сборе. Я вас жду. Это очень важно.
— Слушаем, — ответили снова хором все чейты и по одному постепенно и в разные стороны разбрелись по побережью.
Солнце слегка склонялось и лучи его уже не жгли, а согревали. Легкий ветерок подул с норд-веста, тихо и мерно приводя в легкое колебание высокие колосья пшена и кукурузы.
Вдали звучали колокольчики и удары по гонгу из ближайшей пагоды, приглашая шинтоистов к вечерней молитве.
Солнце садилось ниже и ниже.
Рабочая сутолока обширного нагасакского рейда постепенно замирала.
Мимолетные тропические сумерки охватили всю обширную водную равнину, окаймленную могучими живописными холмами, сплошь покрытыми серыми игрушечными домиками, едва видневшимися сквозь густую и яркую зелень садов.