«Bind and gag them!» скомандывалъ голосъ, по видимому принадлежавшій начальнику.
«All right!» былъ отвѣтъ.
Въ одно мгновеніе приставъ и весь его отрядъ были, перевязаны и отведены въ лодку, которая какъ тѣнь скользнула по Невѣ.
Контрабандисты указали одной англійской лодкѣ, отправившейся на реконгосцировку, мѣсто своего склада; и вотъ англичане возвращались и везли своему адмиралу, въ видѣ трофеевъ, русскихъ плѣнныхъ.
На другой день весь Петербургъ только и говорилъ про отрядъ полицейскихъ солдатъ, такъ загадочно изчезнувшихъ. Всякій объяснилъ это происшествіе по своему; но скоро оно разъяснилось весьма просто.
VII
На Фонтанкѣ, недалеко отъ Обуховскаго моста въ чудномъ дворцѣ, жилъ въ эпоху нашего разсказа всесильный фаворитъ государя, министръ Клейнмихель. Народъ его ненавидѣлъ, но боялся. Видя гордаго «проконсула» кто призналъ бы въ немъ сына лакея, финляндца, по имени Михаило (по фински Михель), прозваннаго за небольшой ростъ малымъ (по фински клейнъ). Нѣкогда Аракчеевъ вытащилъ его изъ грязи, чтобы имѣть въ немъ слѣпое орудіе. Однажды Клейнмихель просилъ у Аракчеева новыхъ милостей; тотъ отвѣтилъ ему, указывая на грудь, осыпанную орденами: все это — я могу тебѣ дать; что же кажется вотъ этого, тыкая себя въ лобъ, я дать тебѣ не могу. Господь Богъ не наградилъ тебя симъ при рожденіи.
Какъ большая часть фаворитовъ, онъ обязанъ своимъ положеніемъ не способностямъ, а только своей рабской преданности и покорности; слова государя для него стояли выше всякой справедливости, нравственности и даже чести. Это было нѣмое орудіе, на все готовое по первому слову царя. Гордый Николай, смотрѣвшій на всѣхъ людей, какъ на маріонетокъ, подвижныя нити которыхъ сосредоточивались у него въ рукахъ, любилъ такихъ людей. Онъ подавлялъ въ своихъ окружающихъ всякое свободомысліе и проявленіе индивидуальнаго воззрѣнія на дѣла, хотя бы ко благу Россіи и не во вредъ царю. Вотъ по этому-то царь и держалъ въ отдаленіи людей подобныхъ Ермолову и Муравьеву-Карскому, окружалъ себя людьми подобными Клейнмихелю, Чернышеву, Волконскому, Гедеонову и т. п. креатурамъ.
Подымаясь по главной лѣстницѣ Клейнмихельскихъ палатъ и повернувъ на право, попадали въ апартаменты извѣстной фаворитки царя, къ фрейлинѣ Нелидовой, родственницѣ Клейнмихеля, которую онъ самъ свелъ съ государемъ, чтобы еще болѣе подслужиться своему повелителю. Видимъ длинный рядъ салоновъ, убранныхъ съ восточной роскошью и войдемъ прямо въ будуаръ фаворитки.
Комната убрана роскошно и съ большимъ вкусомъ. Стѣны обтянуты краснымъ и бѣлымъ муаромъ, образуя на потолкѣ изящную розетку, съ которой спускалась богатая бронзовая люстра, украшенная богемскимъ хрусталемъ; отъ оконъ, завѣшанныхъ тяжелыми красными занавѣсами, падалъ розовый отблескъ на всю комнату. Позолоченные диваны и кресла были обиты краснымъ штофомъ, а столы и консоли палисандроваго дерева были украшены французской бронзой. На каминѣ и въ стеклянномъ шкафчикѣ разставлены были сотни рѣдкихъ вещицъ, украшавшихъ модные дамскіе будуары. Это были китайскія фигурки, присланные посланникомъ изъ Пекина; японскія рѣдкости, доставленныя адмираломъ Путятинымъ; берлинскій, саксонскій и севрскій фарфоры; огромные жемчуга неправильной формы, оправленные въ видѣ человѣческихъ фигуръ и животныхъ и т. п. Трудно изчислить всѣ драгоцѣнныя мелочи, украшавшія этотъ будуаръ и стоившія не одну сотню тысячъ.
Лучшимъ украшеніемъ комнаты безспорно — была сама хозяйка — фрейлина Нелидова, сидѣвшая точно въ бесѣдкѣ подъ группой рѣдкихъ тропическихъ растеній. Несмотря на трехъ дѣтей, которыми она подарила государя, ея лицо сохранило полный блескъ молодости. Черты ея строго правильныя позволяли справедливо и основательно Нелидовой соревновать съ красивѣйшими женщинами во всей Россіи. Она не была блистательной красавицей въ родѣ Монтеспенъ, и скорѣе напоминала собой непреодолимую строгую красоту Ментенонъ. Подобно Ментенонъ, съумѣвшій пленить сердце Людовика XIV, Нелидова пленила Николая не только своей красотой но и умомъ. Она умѣла управлять своимъ повелителемъ съ тактомъ свойственнымъ только женщинѣ. Дѣлая видъ, что во всемъ покоряется, всегда умѣла направить его на тотъ путь, который по ея мнѣнію былъ лучшимъ. Не походя на своего отвратительнаго соперника, она, какъ всякая другая въ такомъ положеніи, могла бы и злоупотреблять своимъ вліяніемъ по части интригъ и кумовства, но была далека отъ этого, даже нерѣдко ея вліяніе имѣло добрый результатъ, и никогда не старалась она выставляться на видъ, не окружала себя призраками и ореоломъ власти; ей хорошо былъ извѣстенъ гордый и подозрительный характеръ государя. Равно Нелидова глубоко цѣнила его любовь къ семьѣ и уваженіе къ больной царицѣ. Она чувствовала свою силу не въ блескѣ, а въ уединеніи. Многіе постоянные обитатели Петербурга долго и не подозрѣвали даже о ея существованіи, потому, что имя Нелидовой рѣдко произносилось. Хотя трудно рѣшить, происходило ли это молчаніе о фавориткѣ вслѣдствіе дѣйствительнаго незнанія или ради страха всесильной тайной полиціи Орлова и Дюппельта. Въ провинціи, гдѣ шпіонство было не такъ разведено, говорили гораздо свободнѣе; о ней часто вспоминали, но безъ злословія, тогда какъ имя Клейнмихеля всегда произносилось со страхомъ и отвращеніемъ.