Lasciate ogni speranza! пробормоталъ Достоевскій, когда за нимъ затворилась тяжелая дверь и заскрипѣли задвижки и замокъ.
Онъ оглядѣлъ свой казематъ, тамъ была низкая скамейка, сѣнникъ и больше ничего. Достоевскій вздрогнулъ замѣтивъ на сѣнникѣ большія еще не засохшія кровяныя пятна.
Тюремщикъ! тюремщикъ! крикнулъ онъ въ ужасѣ.
Тюремщикъ небрежно взглянулъ черезъ двѣрное окошечко и спросилъ:
Что тамъ, крикунъ?
На тюфякѣ кровь! былъ отвѣтъ.
Въ самомъ дѣлѣ? Очень можетъ быть, я ее еще не видѣлъ, отвѣчалъ тюремщикъ, зѣвая, и почасывая себѣ затылокъ. Это вѣрно кровь того молодого поляка, его выдрали передъ тѣмъ, какъ за нимъ пришли жандармы. Онъ, каналья, ни въ чемъ не хотѣлъ признаваться. На это пошло, два большущихъ пука розогъ! И тюремщикъ отодвинулъ свое лицо отъ окошечка.
Да тюфякъ еще мокръ! крикнулъ ему Достоевскій.
Ничего, успѣетъ высохнуть, пока отсюда выберешься.
Достоевскій сѣлъ на скамью и сталъ обдумывать свое положеніе. Въ прошлую ночь, вернувшись домой, къ своему великому удивленію, онъ жену тамъ не засталъ. Когда же сталъ звать и зажегъ свѣчу, чтобы ее искать, то увидѣлъ жандарма, спокойно сидѣвшаго на диванѣ и наблюдавшаго за его дѣйствіями.
Достоевскій вздрогнулъ, но жандармъ всталъ и сказалъ:
Наконецъ-то вы вернулись? Долгонько заставили себя ждать. Хорошо, что вы хоть одѣты. Вамъ надо со мной отправиться.
Куда? спросилъ Достоевскій.
Къ князю Орлову, спокойно отвѣчалъ жандармъ.
Гдѣ же моя жена? спросилъ Достоевскій. Гдѣ моя жена? повторилъ онъ.
Странный вопросъ! Откуда мнѣ знать, гдѣ ваша жена? отвѣчалъ жандармъ.
Я не могу уйти изъ дому не отыскавъ жены, сказалъ Достоевскій, чувствуя жгучую боль. Отсутствіе жены было для него необъяснимой загадкой.
Ради Бога, подождите еще немного, можетъ жена вернется!
Ждать?! Ну что-жъ коли ваша жена вернется, Я? то будетъ здѣсь, а не вернется — такъ не будетъ, вотъ и все! Вернется она или нѣтъ, это дѣла не измѣнитъ, вѣдь все равно, вы не скоро съ ней снова увидитесь. Да, наконецъ, вы этимъ избѣгните весьма мучительную сцену, какъ для себя, такъ и для меня. Присутствовать при такого рода прощаніяхъ очень тяжело и скучно.
Жандармъ, который ежедневно видитъ горе и отчаяніе въ концѣ концовъ дѣлается нечувствительнымъ къ человѣческой скорби.
Мнѣ некогда ждать, пойдемъ! рѣзко закончилъ онъ неутѣшительную для мужа рѣчь.
Достоевскій послѣдовалъ за нимъ въ полнѣйшемъ отчаяніи.
Прійдя къ Орлову, его передали дежурному адъютанту, который заявилъ, что придется дождаться утра въ пріемной, а санъ удалился въ дежурную комнату.
Достоевскій бросился на диванъ, но сонъ не принесъ ему утѣшенія и забвенія. Онъ прямо смотрѣлъ на будущее не заботясь объ ожидающей его судьбѣ. Вступая въ тайное общество, въ которомъ онъ стоялъ членомъ, онъ своимъ проницательнымъ умомъ сразу сообразилъ, что тотъ, кто осмѣливается возстать противъ народной тираніи, обрекаетъ себя на верную погибель.
Его мучила неизвѣстность, въ которой онъ находился относительно необъяснимаго исчезновенія жены. Одно его утѣшало, слабый лучь надежды блеснулъ ему среди мрака ночи, онъ за него и уцѣпился, точно утопающій, который хватается за соломенку: можетъ завтра грозный судья надъ нимъ сжалится и скажетъ ему, гдѣ его жена.
Настало утро. Пріемная наполнилась народомъ. Тутъ были разные шпіоны, пришедшіе съ утреннимъ рапортомъ. И по очереди перебывали въ кабинетѣ его сіятельства, откуда они выходили, кто съ веселымъ видомъ, кто повѣся носъ, смотря по тому, какъ былъ принятъ его докладъ.
Проходили минуты, часы, казавшіеся цѣлой вѣчностью для Достоевскаго. Наконецъ настало половина двѣнадцатаго и его имя было вызвано дежурнымъ адъютантомъ. Онъ вошелъ въ кабинетъ князя.
Князь Орловъ былъ грозой всей Россіи, но, подобно своему предшественнику, графу Бенкендорфу, умѣлъ исполнять свою непріятную, и часто даже ужасную обязанность съ личной гуманности. Въ этомъ случаѣ онъ вполнѣ походилъ на кошку, которая заигрываетъ бархатной лапкой, чтобы потомъ съ большимъ удобствомъ запустить ногти въ тѣло своей добычи.
Князь перелистывалъ дѣло…
Господинъ Достоевскій, писатель? спросилъ онъ вошедшаго.
Достоевскій молча поклонился.
Орловъ продолжалъ посматривать дѣло, прерывая отъ времени до времени чтеніе, произнося многозначительно, гмъ! гмъ! и внимательно смотрѣлъ на писателя.
Иногда онъ перелистывалъ на оборотъ, пробѣгалъ ужъ разъ прочитанное и останавливался въ задумчивости, покручивая усъ и качая головой.
Достоевскій затаивъ дыханіе, съ трепетомъ слѣдилъ за малѣйшимъ движеніемъ грознаго начальника третьяго отдѣленія. Въ эту минуту онъ могъ бы воскликнуть вмѣстѣ съ Гамлетомъ: быть или не быть?