Теперь рѣшалась его судьба, вся его будущность!
Наконецъ, князь закрылъ дѣло, нѣсколько минутъ задумчиво смотрѣлъ на писателя, досталъ изъ кармана золотую табакерку съ царскимъ портретомъ, понюхалъ табаку и тихо сказалъ, точно разсуждая съ самимъ собой:
Что дѣлать? Это не годится! Господинъ Достоевскій, вы значитъ состоите членомъ тайнаго общества?
Обвиняемый молчалъ.
Князь продолжалъ, не обращая вниманіе на его молчаніе.
Безумные юноши!! какъ можете вы надѣяться, что такое дѣло останется скрытымъ?…
И такъ, какова была цѣль этого общества?
Достоевскій отвѣчалъ:
Я не понимаю, о чемъ ваше сіятельство изволите меня спрашивать.
Князь снова понюхалъ табаку:
А, вы не знаете? Вы это черезчуръ хорошо знаете! Да вы, писатели, вы всѣ идеалисты! Но зачѣмъ же отпираться? Подумайте, осуществимы ли ваши мечты?
Повторяю, ваше сіятельство, я не знаю, о чемъ вы изволите говорить.
Ахъ вы молодой человѣкъ, не смотря на то, что вамъ тридцать лѣтъ, таковы, кажется, ваши года? Да? Несмотря, на васъ тринадцатилѣтній возрастъ, я могу васъ такъ называть, — я больше чѣмъ вдвое старше васъ. Молодой человѣкъ, только откровенностью вы можете помочь себѣ. Я долженъ васъ 'предупредить, что ваше дѣло очень плохо. Раскройте цѣли и намѣренія вашего тайнаго общества и назовите его членовъ, я вамъ совѣтую это сдѣлать для вашего же блага.
Ваше сіятельство, не принадлежа ни къ какому тайному обществу, мнѣ невозможно назвать его членовъ.
Вотъ какъ? Очень жалко! сказалъ князь и позвонилъ.
Вошелъ дежурный адъютантъ.
Господинъ Достоевскій, потрудитесь послѣдовать за адъютантомъ.
Достоевскій вышелъ.
Они пришли въ комнату нижняго этажа, изъ которой только что вышла молодая, очень красивая женщина, по видимому полька. Она была вся въ слезахъ ея глаза выражали непримиримую ненависть и въ тоже время стыдъ.
Адъютантъ шепнулъ нѣсколько словъ жандармскому унтеръ-офицеру, стоявшему у дверей.
Описывать ли послѣдовавшую позорную сцену? Писателя высѣкли, высѣкли какъ мальчику!!
Въ одной изъ комнатъ канцеляріи шефа жандармовъ устроенъ подвижной паркетъ. По данному знаку, извѣстная часть пола опускается и жертва опускается до самой груди. Въ нижнемъ помѣщеніи всегда есть на готовѣ жандармы съ розгами. Если наказываемый былъ мужчина, то его раздѣвали до пояса; съ женщинами обращались проще; у нихъ подымали платья и наказаніе производилось до тѣхъ поръ, пока не подавался новый сигналъ для его прекращеніе. Такимъ образомъ жандармы не видятъ своей жертвы и никогда не узнаютъ имя того, кого они сѣкли!
Наконецъ постыдная экзекуція кончилась, и Достоевскій былъ снова приведенъ къ Орлову.
Что-жъ, молодой человѣкъ, вы одумались? спросилъ князь.
Глаза Достоевскаго сверкали бѣшенствомъ; онъ сжалъ кулаки.
Князь, сказалъ онъ скрежеща зубами, императрица Екатерина II отмѣнила пытку, неужели славному царствованію императора Николая суждено ее снова ввести?
Князь, молча пожалъ плечами.
Неужели вы думаете, что если бы даже я и зналъ о существованіи тайнаго общества, меня можно заставить говорить посредствомъ постыднаго наказанія?
Однако, сказалъ князь, бывали примѣры. Вы были бы ни первый ни послѣдній. И такъ вы не хотите признаться, какія цѣли преслѣдовало общество, и кто такіе были его члены? спросилъ онъ еще разъ.
Повторяю вамъ, князь, что я ничего не знаю ни объ одномъ и о другомъ.
Очень жаль, молодой человѣкъ, я долженъ васъ отправить въ крѣпость, таковъ приказъ государя.
Въ крѣпость?!
Да до тѣхъ поръ, пока судъ не произнесетъ приговора надъ вами и надъ вашими сообщниками.
Повторяю еще разъ, у меня нѣтъ сообщниковъ.
Я самъ могу назвать вамъ ихъ имена, вотъ они, сказалъ князь, указывая на какой то списокъ, и не далѣе, какъ сегодня я буду знать всѣ имена, которыхъ тутъ нѣтъ.
Достоевскій молчалъ.
И такъ пусть будетъ по вашему, сказалъ князь и позвонилъ.
Вошелъ жандармскій офицеръ. Орловъ передалъ ему бумагу, на которой написалъ нѣсколько словъ.
Въ цѣпяхъ? спросилъ жандармскій офицеръ.
Князь пожалъ плечами и сказалъ съ видомъ сожалѣнія:
Да!
Потомъ, точно желая извиниться передъ Достоевскимъ, прибавилъ:
Я долженъ такъ поступить, такъ какъ вы не хотите ни въ чемъ признаться. Таковъ приказъ государя, и я долженъ ему повиноваться. До свиданія.
Достоевскій простоялъ нѣсколько мгновеній въ недоумѣній, — любовь и гордость боролись въ его сердцѣ. Наконецъ онъ рѣшился сказать Орлову: