«Ты первый мне в делах военных и всех протчих, и это несумненно», — повторяет императрица. С годами остывала страсть, одолевали заботы, хворала чаще, не всегда бросалась по первому зову своего «Гришенка», даже когда жили в Петербурге. Нормальная, человеческая записка: «У меня понос пресильный с шестого часа. Боюсь прохода через студеную галерею (в Зимнем дворце), при такой сырой погоде умножит рези. А что ты болен, о том сердечно жалею».
Привечала кое-кого к себе в покои. Светлейший всегда знал об этом. Обычно от нее же самой — из писем, когда сидел в Новороссии, из доверительных бесед, если был в Петербурге. К концу своих дней она сама пересчитала своих фаворитов — «за всю жизнь двадцать». Впрочем, по придворным меркам XVIII века — не так уж и много. Общий принцип эпохи гласил: за грехи молодости будем молиться в старости. А наступление старости всячески старались отдалить. В том числе и молодыми фаворитами.
Светлейшего (да и саму императрицу) эти мимолетные увлечения не слишком беспокоили. Смущал обоих только молодой Аполлон —23-летний Платон Зубов. Ему «случай» выпал довольно долгий — с 1789 года. И последний.
Своими чувствами о нем Екатерина II тоже поделилась со своим «золотым тигром»: «Люблю очень это дитя. Он ко мне очень привязан и плачет как ребенок, если его ко мне не пустят. Воля твоя во всех распоряжениях, кроме тебя, никому не вверяюсь». Шел 1790 год.
Григорий Александрович и сам далеко не монашествовал ни у себя в Таврическом дворце в Петербурге, ни на далеком Юге России. Однако на этот раз почуял угрозу. Не себе. Ей. «Грабят тебя братья Зубовы, матушка! Из разоренной Польши по 200 тысяч тянут!»
Разобраться не успел. Докончил с триумфом вторую войну с турками (1787–1791), подготовил блистательный Ясский мирный договор. И покинул свою любимую, ангела, матушку-государыню…
В салонах Петербурга и Москвы долго шептали — Зубовы отравили…
Она состарилась разом. Жила через силу. Много молилась. Повторяла: «Заменить его невозможно, потому что надобно родиться таким человеком, как он, а конец этого столетия как-то вовсе не предвещает гениев…»
Прошло двести лет со дня кончины Екатерины II — русской императрицы, женщины, умевшей любить и пестовать таланты, умевшей любовь и долг вплетать в венец Отечества.
Виктор Гиленсен
ПРОДАВЕЦ ФАЛЬШИВЫХ ПИСЕМ
Всем давно известно, что изготовление фальшивых документов во всех цивилизованных странах уголовно наказуемо. Но в реальной жизни бывает часто не так. Правосудие как бы не замечает того, что такие документы изготовляются и применяются в интересах «высокой политики» с ведома или при участии ответственных руководителей государственных органов. Даже когда профессиональные фальсификаторы «документальной информации» становились известны, они редко привлекались к ответственности. Обычно это имело место в практике работы спецслужб стран, руководители которых неохотно признаются в том, что стали жертвой обмана. Сами ведь использовали фальшивки для достижения своих целей. Об истории такого рода, детали которой вряд ли когда-нибудь станут полностью ясны, и пойдет речь. Владимир Григорьевич Орлов начал свою деятельность в дореволюционной России в качестве служителя Фемиды, но затем превратился в международного авантюриста, ставшего главной фигурой в нескольких международных скандалах.
До начала 1929 года о существовании Орлова вряд ли подозревали большинство жителей Берлина. И вдруг о нем заговорили все известные берлинские газеты: «Берлинская Биржевая газета», и социал-демократическая «Форвертс», и коммунистическая «Роте Фане», и даже нацистская «Фелькишер Беобахтер». Разгорелся международный скандал, который затрагивал интересы Соединенных Штатов, на финансовую помощь которых в Германии, обремененной репарационными платежами в пользу победителей в первой мировой войне, возлагали большие надежды. Правда, о событиях, развернувшихся в США, узнали в Германии только тогда, когда перед судом присяжных в столичном районе Шенеберг предстали два русских эмигранта: 47-летний Владимир Орлов и его соучастник 33-летний Петр Павлоновский, уже давно пользовавшиеся гостеприимством Веймарской республики. Им инкриминировались преступные деяния, предусмотренные ст. 257 Уголовного кодекса, а пострадавшими от их махинаций были два влиятельных американских сенатора Вильям Бора и Джордж Норрис.
Все началось за год до начала процесса в Берлине, когда в некоторых американских газетах появились сенсационные статьи, из которых следовало, что оба сенатора получили крупные взятки от московских властей за содействие в нормализации отношений между двумя странами.
Москва еще не была признана «де-юре» Вашингтоном, что давно уже сделали Париж и Лондон. Эти сообщения вызвали громкий скандал.
Вильям Эдгар Бора, которому в 1927 году исполнилось 62 года, уже в течение 30 лет бессменно был сенатором от штата Айдахо. С 1924 года он был председателем одного из ключевых комитетов сената по иностранным делам, не раз рассматривался как возможный кандидат на пост президента.
Джордж Норрис вступил на стезю политической деятельности несколько позже. Сенат выступил в защиту Бора и Норриса. Была создана специальная комиссия. Заключение ее было категорическим: газетные сообщения — явная фальшивка. Как раз в тот день, когда комиссия огласила свои выводы, стало известно о появлении новых компрометирующих Бора и Норриса «документов». В них речь шла о секретной переписке между советским наркомом иностранных дел Чичериным и проживающим в Париже американским адвокатом Малоне, а также между полпредом СССР во Франции Раковским и неким французским банком, в которой сообщалось о выплате Бору и Норрису по 100000 долларов. В печати воспроизводилась фотокопия расписок за полученные суммы. В одной фигурировала подпись Бора, в другой — Малоне как представителя Норриса. Новые «документы», как и прежние, экспертиза признала подложными, но установить их происхождение не удалось.
Совершенно неожиданно личности преступников раскрыл берлинский корреспондент американской газеты «Ивнинг Пост» Кникербокер. На основании анализа печати журналист решил, что фальсификаторов следует искать не в США, а в Германии. Для проверки своей версии он подключил русского эмигранта, уроженца Прибалтики, Дасселя. Скоро тот напал на след. Его земляк, бывший ротмистр царской армии «барон» Кистер, ставший в Берлине владельцем ресторана, свел Дасселя с другим эмигрантом—«писателем» Петром Павлоновским. Тот намекнул Кистеру, что имеет «сенсационные» по своему содержанию «документы» и хотел бы их продать солидному, располагающему средствами лицу. Дассель немедленно известил об этом Кникербокера. В первом «документе»—якобы составленной начальником ИНО ОГПУ Трилиссером телеграмме, адресованной непоименованному агенту, в «обычном» с виду тексте местами встречались группы цифр. По словам Павлоновского, ему удалось получить «ключ» и таким образом установить, что цифры скрывали фамилию «Бор». В общем, создавалось впечатление, что сенатор связан с советской внешней разведкой. Получив «аванс», Павлоновский представил еще два «документа». Один из них выглядел как копия письма исполкома Коминтерна от 14 марта 1928 года в адрес какого-то «№ 97», а другой — послание ИНО ОГПУ. В обоих «документах» речь шла о сенаторе Боре. Между тем Кникербокер принимает решение привлечь к деятельности Павлоновского внимание германской полиции. В полиции очень скоро определили, что имеют дело с грубым фальсифицированием. После того как Павлоновский написал корреспонденту письмо с предложением дальнейшей поставки «документов» по цене 1000 долларов за штуку, было решено арестовать «торговца». 28 февраля Павлоновский, а также Орлов были взяты под стражу. При обыске в квартире Орлова обнаружили целую мастерскую для изготовления фальшивых документов. Несмотря на то что в ходе процесса обвинение нашло полное подтверждение, приговор был смехотворно мягкий — четыре месяца тюрьмы.