Впрочем, Мария Алехандра не смогла удержаться от того, чтобы не постоять на середине моста и не полюбоваться на проплывшие внизу теплоходы, украшенные гирляндами разноцветных фонариков. Пассажиры сидели за столиками на палубах, а из динамиков доносились тягучие звуки аккордеонов.
– Если хочешь, мы тоже можем совершить такую прогулку, – заметил Себастьян, становясь рядом с ней и облокачиваясь на чугунные перила.
– Конечно, совершим, – отозвалась Мария Алехандра, – но, знаешь, я почему-то подумала: как хорошо было бы нам за таким столиком вчетвером, с Алехандрой и Фернандо.
– В таком случае, мы просто дождёмся их приезда. Не надо грустить, любимая, ведь не прошло и двух дней, как они провожали нас в аэропорту.
– Правда? – искренне удивилась Мария Алехандра. – А мне казалось, что это было уже давно… наверное, потому, что всё это было так далеко отсюда!
– Ты собираешься загрустить о Колумбии, вместо того, чтобы отправиться к гробнице Наполеона? – насмешливо спросил Себастьян, и она сразу встряхнулась и весело ответила:
– Совсем нет. Ведите меня туда, мой повелитель!
В середине этого храма, носящего такое необычное для храмов название – Дом инвалидов – на высоте примерно третьего этажа находилась балюстрада, перегнувшись через перила которой они увидели, находившийся в самом низу, склеп. Посредине него, на сером постаменте, стоял большой саркофаг, сделанный из какого-то тёмно-красного камня. Верхняя поверхность его была изогнута в виде гигантского каменного свитка, мерцая зловещими бордовыми бликами в свете неярких светильников; а по стенам самого склепа, среди покорно свесивших старинную бахрому трофейных знамён, находились двенадцать аллегорических фигур, обозначающих самые знаменитые победы полководца.
– Здесь похоронен не только он, – приглушённо сказал Себастьян, – но и его сын, два брата и два маршала.
Мария Алехандра лишь кивнула и чуть не на цыпочках покинула это торжественно-строгое здание, под чьими сводами таким легкомысленным казался звонкий перестук каблуков её модных туфель. После самого храма они осмотрели Триумфальную батарею из голландских, австрийских, прусских, арабских и китайских старинных пушек, из которых и до сих пор производились праздничные залпы в особо торжественных случаях – национальных праздников Франции. Впрочем, после церкви Святого Людовика, где находилось самое большое хранилище трофейных знамён, Мария Алехандра буквально бегом провела Себастьяна по Музею армии и наотрез отказалась от Артиллерийского музея.
– Хватит с меня этих пушек, – решительно заявила она. – Хочу в Собор Парижской Богоматери!
– А я думал в твоём характере больше воинственности, – флегматично заметил муж, однако, пожал плечами и повиновался. Когда они переезжали на такси через Новый мост, на середине которого находился памятник самому популярному королю Франции Генриху IV, Себастьян рассказал жене о том, почему в старинном гербе Парижа изображён корабль и сделана надпись: «Его качает, а он не тонет».
– … Именно потому, что форму корабля имеет остров Ситэ, на котором, как уверяют историки, самое древнее поселение кельтского племени паризиев. Нет, ну ты посмотри, как красиво! – последнее его восклицание относилось уже к самому Нотр-Даму, точнее, к его серовато-чёрному фасаду с двумя четырехугольными башнями и острому готическому шпилю. Вдоль всего фасада, в нишах, стояли статуи многочисленных королей, а сверху свешивали свои уродливые головы химеры, бросая вниз хищные взгляды каменных глаз.
– В каком году построили это чудо? – затаив дыхание, спросила Мария Алехандра, вступая под тёмные своды собора.
– Не помню точно, – ответил Себастьян, придерживая её за локоть, – но, кажется, то ли в тринадцатом, а то ли в четырнадцатом веке…, короче, ещё задолго до того, как европейцы узнали о существовании нашего с тобой континента…
– Начат в 1163 году, закончен в 1250, месье, – с явным акцентом выговаривая испанские слова, произнёс какой-то старик, по виду местный сторож. – Если мадам желает купить полную коллекцию всех химер, водружённых сверху, то я могу проводить её в одну лавку…
– Благодарю вас, – поспешно произнесла Мария Алехандра, – я обязательно сделаю это на обратном пути, но сейчас мне хочется взобраться на самый верх.
– О, конечно, конечно, мадам, – с чисто французской галантностью произнёс старик и слегка поклонился. – Честь имею, месье.