– Скорее всего, да, хотя историки на этот счёт расходятся во мнениях, – сказал Себастьян, после небольшой паузы. – И мне кажется, очень жаль, если между ними так ничего и не было. Представляешь себе – такая любовь, можно сказать, у подножия гильотины и…
– И что?
– И нечего вспомнить в последние мгновения жизни. Она была казнена по совершенно гнусному, надуманному обвинению, включавшему даже обвинение в развращении собственного сына; а он, дожив до старости, был вытащен из кареты и растерзан взбунтовавшейся толпой.
Мария Алехандра только вздохнула.
– А мы можем увидеть их портреты?
– Ну, этого офицера вряд ли, а портрет Марии Антуанетты находится в Лувре, куда мы можем отправиться прямо завтра, – Себастьян говорил, задумчиво хмуря брови и полу отвернувшись от Марии Алехандры. В конце концов, она не выдержала и, подобравшись к нему поближе, обвила за шею длинными прядями своих густых чёрный волос. Себастьян даже не пытался сдерживаться и, мгновенно опрокинув её на спину, стал целовать её пышные упругие груди, приговаривая при этом сквозь зубы:
– Я люблю тебя, драгоценная моя, люблю…
– И я тебя тоже, Себастьян, – легко выдохнула она, нежно поглаживая руками его голову…
На неторопливый осмотр Лувра у них ушла почти неделя. Да это и неудивительно, поскольку чёрное здание этого старейшего королевского дворца Франции, к которому делались многочисленные пристройки, опоясало с трёх сторон громадную площадь и протянулось вдоль Сены почти на километр, сомкнувшись с садом Тюильри, украшенном множеством парковых статуй античных богов и героев. Поразившись величественной, хотя и лишённой головы, скульптуре Самофракийской Ники, распростёршей крылья напротив центрального входа, Мария Алехандра долго стояла перед другой знаменитой статуей – Венеры Милосской; до тех пор, пока Себастьян, потеряв всякое терпение, не взял её под руку и не повёл дальше, пообещав показать комнату королевы Анны Австрийской, откуда д’Артаньян получил своё знаменитое задание – доставить бриллиантовые подвески, опрометчиво подаренные герцогу Бакингему.
Устав любоваться бесчисленными полотнами, развешанными во всех залах дворца, они шли гулять в сад Тюильри и оттуда ещё дальше – на площадь Согласия, самую большую площадь Парижа, чтобы сфотографироваться там на фоне двадцатиметрового египетского обелиска из дворца фараона Рамзеса II; возраст камня насчитывал три с половиной тысячи лет.
– Именно на этой площади, которая в 1792 году называлась площадью Революции, и стояла гильотина, обезглавившая твою любимую Марию Антуанетту, – однажды заметил Себастьян, на что Мария Алехандра лишь напряжённо кивнула и с того времени стала обходить эту площадь стороной. Она прочитала романизированную биографию этой несчастной королевы, принадлежавшую перу Стефана Цвейга, и уже несколько дней находилась под впечатлением прочитанного.
– Сколько препятствий создаёт человечество для самого прекрасного своего чувства – любви, – задумчиво заметила она немного погодя, когда они уже сидели в одном из многочисленных открытых кафе на Елисейских полях, в непосредственной близости от Триумфальной арки, под которой горел вечный огонь. – Зачем?
Себастьян лишь молча, пожал плечами и, глядя в лицо жены, вдруг подумал о том, сколько препятствий создавала она их собственной любви, воздвигая такие преграды из прошлого, что он не раз приходил в отчаяние, утрачивая надежду на счастливый конец. Спросить бы её сейчас, зачем она это делала и о чём думает в этот момент, отводя в сторону взор своих затуманенных глаз. Но он, ни о чём не спросил, потому что боялся её воспоминаний – ведь женщины почему-то всегда склонны вспоминать самое плохое – а вместо этого, желая доставить удовольствие её полудетской натуре, предложил Марии Алехандре сходить в зоопарк. Она с радостью согласилась, и вот именно там их подстерегла неожиданная встреча.
Это произошло уже после того, как они вдоволь насмеялись забавным проделкам обезьян, полюбовались на могучего тигра и ленивого, полусонного питона, и направились к открытым вольерам, в которых уже издалека виднелись серые туши слонов. Себастьян первым заметил их общую знакомую и, взяв за локоть оживлённую Марию Алехандру, насмешливо сказал:
– А тебе не кажется, что вон с той слонихой мы уже знакомы?
– Что ты такое говоришь, Себастьян? – простодушно удивилась она. – Какие знакомства у нас могут быть с парижскими слонами?