— Точно, — подтвердил Сашутка и внимательно взглянул на карту.
— Придешь к Изволину, спроси: «Когда будут вареники с вишнями?» Понял?
— Понял.
— Если будет возможность, принеси оттуда письмо. Если нет — заучи и запомни хорошенько все, что скажет Изволин. Иди одевайся, время не ждет.
4
Завтрак уже окончился, хозяйка молча собирала со стола посуду, но Ожогин и Грязнов не поднимались со своих мест. Андрей просматривал газеты, изредка позевывая. Вчерашнее занятие у Зорга затянулось допоздна, и Андрей чувствовал усталость. Ожогин наблюдал за хозяйкой и выжидал, когда она наконец удалится.
Непогожие дни, говорившие о приближении зимы, наводили на Никиту Родионовича грусть. Он все чаще и чаще чувствовал тоску по людям, которых недавно оставил. Тяготило неопределенное положение, в котором они оказались. Удивляло, что Юргенс не проявлял никаких признаков нервозности, хотя война шла к концу.
— Просто непонятно! — произнес уже вслух Ожогин, когда хозяйка наконец вышла из комнаты.
— Что непонятно, Никита Родионович? — спросил, не отрываясь от газеты, Грязнов.
— Почему майор Юргенс равнодушен ко всему?
— К чему?
— Армия гитлеровцев терпит поражение, а господин Юргенс спокоен. Больше того: он проявляет заботу о нас с тобой — о своих будущих кадрах, — словно никакая опасность Германии не грозит.
Грязнов внимательно посмотрел на Ожогина. Действительно, чем объяснить поведение Юргенса?
— Может быть, у немцев есть какое-нибудь секретное оружие, на которое они возлагают надежды? — нерешительно высказал свое предположение Грязнов.
— Едва ли! — бросил Ожогин и зашагал по комнате. — Если бы оно было, они давно применили бы его. Тут что-то другое.
Ожогин остановился и посмотрел на Грязнова долгим взглядом, будто на лице его друга был написан ответ на возникший вопрос.
— Зачем им нужны сейчас мы и подобные нам? Зачем? Это необходимо понять: нельзя идти с закрытыми глазами.
— Нельзя, конечно, — согласился Андрей и стал снова просматривать первую страницу немецкой газеты.
— Мне думается, — заговорил опять Ожогин, — что здесь дальний прицел… — Он остановился у окна, по стеклу которого бились, словно просясь в тепло комнаты, ветви яблони. — Не кажется ли тебе, что Америка и Англия умышленно тянут с открытием второго фронта?
Андрей отложил газету и вопросительно посмотрел на Ожогина.
— И это похоже на сговор… сговор Германии с Англией и Америкой, — закончил свою мысль Никита Родионович.
— Позвольте, — удивился Андрей, — зачем нужен им сговор, когда Германия дышит на ладан?
Ожогин улыбнулся:
— Ты слишком упрощенно понимаешь борьбу. Андрей собрался возразить, но в это время в передней раздался звонок.
— К нам? — удивился Грязнов.
— Сейчас узнаем.
Никита Родионович встал и вышел из комнаты. У парадного стоял мальчик лет одиннадцати в стеганом ватнике.
— Я по объявлению… Аккордеон вам, что ли, нужен?
— Да, нужен. А ты кто такой?
— Я сведу вас к дяденьке одному. У него есть хороший аккордеон. Пойдете?
— Что ж, сведи, — согласился Никита Родионович и оглядел паренька.
На голове у него была падающая на глаза кепка, на ногах — большие солдатские ботинки; ватник тоже был, видимо, с чужого плеча. Заметив на себе любопытный взгляд взрослого, мальчик смутился и опустил глаза.
— Тогда одевайтесь, я сведу вас, — сказал он и шмыгнул носом.
— Я сейчас, погоди минутку…
Когда Ожогин вышел, паренек уже стоял на тротуаре.
— Идите прямо, прямо по этой улице, — пояснил он. — Когда надо будет остановиться, я скажу.
Никита Родионович зашагал по тротуару, не оборачиваясь. Миновал один квартал, другой, третий… Мальчик шел сзади; изредка раздавался его тихий кашель. Наконец, приблизившись к Ожогину, он произнес:
— Вот около стены дедушка читает газету. Подойдите к нему.
Ботинки дробно застучали по мостовой — паренек перебегал на противоположную сторону улицы.
Никита Родионович увидел метрах в пятидесяти от себя мужчину, который, вытянув шею, внимательно читал вывешенную на стене газету. Ожогин подошел к нему и остановился.
— Вы, кажется, продаете аккордеон? — спросил он через некоторое время.
Незнакомец оглянулся, посмотрел Ожогину в лицо:
— Да, фирмы «Гонер».
— Размер?
— Три четверти.
— Исправный?
— Нет. Немного западают два баса.
— Я могу его посмотреть?
— Приходите в пять часов на улицу Муссолини, номер девяносто два. Я вас встречу.
— Хорошо.
— Всего доброго!
Старик чуть наклонил голову и зашагал в сторону парка. Ожогин еще некоторое время постоял около газеты, делая вид, что читает ее. Потом медленно направился к дому. Из-за угла появился Грязнов.
— Аккордеон найден, Андрюша! — глядя в взволнованное лицо друга, произнес Никита Родионович и, улыбаясь, хлопнул Грязнова по плечу. — Теперь начнем играть…
5
Денис Макарович бежал домой, почти не чувствуя ног. Давно так учащенно не билось сердце, давно он не испытывал такого прилива радости. У дверей дома Денис Макарович остановился, чтобы отдышаться, придал лицу обычное сосредоточенное выражение и, глубоко вздохнув, открыл дверь.
— Ну и погодка! — сказал он, сбрасывая пальто и усаживаясь на излюбленное место возле печи. — В такой день только кости греть у огня.
Пелагея Стратоновна подбросила подсолнечной лузги в печь и с шумом захлопнула дверцу.
— Рано от холода прячешься, еще зимы нет.
— Ничего не поделаешь, старость одолевает! Рад бы не жаловаться, да не выходит. — Денис Макарович принялся растирать колени ладонями рук.
— Не так уж стар, как наговариваешь на себя.
— Стар, стар! — улыбаясь, возразил Изволин. — Что ни говори, а шестой десяток пошел — полвека со счету долой.
Пелагея Стратоновна слушала мужа и улавливала в его голосе волнение. Лицо Дениса Макаровича светилось радостью, морщины у глаз, всегда такие глубокие, казалось, разгладились, и на губах притаилась чуть заметная улыбка. «Сам все расскажет», — подумала она, вглядываясь в лицо мужа. Но Денис Макарович молчал. Пелагея Стратоновна отвернулась и начала сосредоточенно наблюдать за пламенем в печи. Изволин понял настроение жены.
— Ну, что ты, Полюшка? — Он встал и нежно взял жену за плечи.
Пелагея Стратоновна посмотрела на мужа, и ей вдруг захотелось рассказать ему о том заветном, о чем думала много дней одна, что волновало ее материнское сердце:
— Может, возьмем Игорька к себе, усыновим? Жаль ведь мальчонку.
Денис Макарович давно заметил, как тянется жена к Игорьку, как горячо ласкает его и заботливо хлопочет о нем. Он и сам привязался к смышленому, расторопному пареньку. Но жить было трудно. Изволин едва перебивался с женой, и мальчику, конечно, придется не сладко. Осторожно объяснил это жене.
— Понимаю, — взволнованно ответила та, — сама знаю, но люблю его, как родного…
Денис Макарович привлек к себе седую голову жены, погладил:
— Я тоже люблю его, но есть и другая причина, Полюшка…
— Какая же?
— Василия жаль. Хороший он человек, привык к Игорьку, полюбил его. Возьмем мы к себе мальчонку — останется Василий как без рук.
Пелагея Стратоновна задумалась. Муж сказал правду: она забыла о Василии. Действительно, ему одному будет очень тяжело. Трудно даже сказать, кто из них в ком больше нуждается: Игорек в Василии или наоборот.
— И как же быть? — Пелагея Стратоновна нерешительно поглядела на мужа.
— А так и быть, Полюшка: заботиться надо и о том и о другом, а разлучать их не следует. Пусть Игорек у нас почаще бывает… Подбери ему что-нибудь из Лениной одежонки — он совсем пообтрепался, а зима на носу…
На комоде звонко тикали часы. Денис Макарович поднес их к свету — стрелки показывали без пяти пять. Он вышел на крыльцо. На улице было еще довольно людно, но Денис Макарович сразу отметил приближающегося к дому покупателя аккордеона: «Не терпится, видно. Раньше времени пришел». И, открыв наружную дверь, он пригласил гостя следовать за собой.