На столе у него, рядом с кипой бумаг, которые он взял домой, лежали три записные книжки: он заполнял их во время этого расследования. Он вынул из принтера лист бумаги и раскрыл первую записную книжку. Дата: пятое июня, тот день, когда его вызвали осмотреть труп Татеба Хассани на мусорной куче близ Севильи. Оказывается, рядом с датой он тогда полуосознанно вывел: «Росио».
Наверное, что-то такое сообщали по радио. Всегда объявлялось, когда образ Пресвятой Девы из Росио выносили из храма для участия в шествии в понедельник Пятидесятницы. Рисуя повозку — такие же повозки, только раскрашенные, были типичной приметой паломничества в эти места, — он вдруг осознал, что праздник в Росио стал привлекать не меньше туристов, чем Страстная неделя или Ферия. Туда всегда стекались тысячи паломников со всей Андалузии, а теперь к ним прибавились сотни туристов, ищущих новых севильских впечатлений. Его брат Пако на своей ферме по разведению быков даже начал предоставлять лошадей и временное жилье агентству, которое специализировалось на более роскошных способах паломничества, с великолепными тентами, ужинами с шампанским, фламенко каждую ночь. В наше время существуют версии люкс для чего угодно. Вероятно, есть и ВИП-вариант шествия в Сантьяго-де-Компостелу.[92] Моральное разложение проникло даже в паломнический бизнес. Под изображением повозки он подписал: «Росио. Туристы. Севилья».
Он стал листать дальше эти заметки и зарисовки. При этом он невольно подумал о художниках и писателях, у которых тоже есть записные книжки. Ему нравилось, когда в музеях, среди наследия больших художников, выставляли и наброски из записной книжки, которые в конечном счете превратились в знаменитое, всеми признанное полотно.
Его внимание привлекла ни с чем не связанная короткая запись, которую он недавно сделал на обороте листка бумаги: «истощать ресурсы Запада, вынуждая тратить их на растущие меры безопасности, угрожать экономической стабильности, атакуя курорты на юге Европы и финансовые центры на севере: Лондон, Париж, Франкфурт, Милан». Кто это сказал? Хуан? Или это написал ему Якоб?
На стене рядом с его столом висела карта Испании, и он потянулся к ней, сдвинувшись вместе с креслом. Насколько напрашивался выбор Севильи как места для того, чтобы свезти сюда взрывчатку для последующих терактов против туристических объектов Андалузии? Скорее выбрали бы Гранаду, она ближе к центру. До Коста-дель-Соль удобнее добираться из Малаги. Потом он вспомнил о «таре». Чтобы посеять панику на курорте, достаточно обыкновенной самодельной бомбы, начиненной гвоздями, болтами и гайками, зачем же трудиться готовить специальную тару и добывать гексоген? Обратно к столу. Еще одна запись: «гексоген, высокая бризантность = большая взрывчатая сила, разрушительное действие». Именно так. Гексоген был выбран из-за его мощи. Малое количество причиняет большой ущерб. От этой мысли его ум снова скользнул к важнейшим зданиям Андалузии: региональному парламенту в Севилье, соборам в Севилье и Кордове, Альгамбре и Хенералифе в Гранаде. Пабло прав: невозможно было бы заложить бомбу где бы то ни было рядом с этими местами, когда по всему региону объявлена террористическая тревога.
Часы в компьютере показывали полночь. Он так и не поел. Ему захотелось выйти из дома, побыть среди людей. Обычно его субботние ночи заподняла Лаура, но теперь это кончилось. Он позволил себе эту циничную мысль, и она заставила его снова увидеть похороны Инес. Ее родители в море людей, словно потерянные дети. Он стряхнул с себя это видение и бесцельно побрел из кабинета в патио, когда вспомнил звонок Консуэло. Он не ожидал, что она проявит такое участие. Она была единственным человеком, который позвонил ему насчет Инес. Даже Мануэла этого не сделала. Он извлек мобильник. Подходящее ли сейчас время? Он нашел ее номер, нажал на кнопку вызова, дал два гудка и отключился. Ночь на воскресенье. Она в своем ресторане или с детьми. В голове у него пронеслись две-три сцены из их сексуальных отношений. Такие насыщенные, такие утоляющие. На него вдруг нахлынуло физическое, химическое желание. Он снова ткнул пальцем в кнопку вызова и, даже еще до гудков, уже словно бы слышал, как пытается прикрыть свое желание неуклюжей светской болтовней. Нет, не время. Слишком много для одной недели: он расстался с подружкой, его бывшую жену убили, а теперь он пытается вновь воспламенить роман, который в считаные дни сгорел дотла еще четыре года назад. Консуэло позвонила ему насчет Инес, как звонят друзья. Ничего больше.
Снаружи было тепло, и на улицах шла своя жизнь. Человек — живучее существо. Он добрел до района Ареналь и нашел галисийский бар, где великолепно готовили осьминогов и подавали вино в белых фарфоровых блюдах. Пока он ел, он увидел в новостях самого себя, отвечающего на последний вопрос, который задал журналист на пресс-конференции. Его ответ дали полностью. Официант узнал его в лицо и не стал брать денег за еду: наоборот, он подлил еще вина в белое фарфоровое блюдо.
Оказавшись на улице, он вдруг ощутил изнеможение. Сказались долгие часы работы на повышенном уровне адреналина. Он купил pringa — острый мясной рулет — и съел его по дороге домой. Он упал в постель; ему приснился Франсиско Фалькон, в этом же самом доме: он простукивал стену в поисках тайника. В результате он проснулся в кромешном мраке своей спальни, сердце стучало в ушах. Он знал, что после этого не заснет еще часа два.
Он спустился вниз и стал перебирать бесчисленные спутниковые каналы в поисках какого-нибудь фильма — чего-нибудь, что умерило бы активность его мозга. Он знал, почему проснулся: он снова услышал, как дает в новостях обещание жителям Севильи. В голове у него все еще были Хаммад и Сауди. И гексоген, который они держали в разрушенном доме близ Саусехо. И тот «серьезный пересмотр планов» ГТКМ, который вызвало «уничтожение» бомбы.
Экран заполнила батальная сцена из недавнего эпического фильма в стиле «мечи и сандалии»; лиц не было видно. Он уже смотрел эту картину, но она не оставила в нем глубоких впечатлений. Запомнился только деревянный конь: он выглядел так, словно греки сделали его из обломков трирем (художник фильма считал, что так оно и было). Ему пришлось ждать больше часа, прежде чем коню пришло время сыграть свою роль; Фалькон лежал на диване, а конь двигался вместе с сюжетом. Он удивлялся силе мифа. Каким образом идея, даже с ошибочными логическими связями, может просочиться в сознание западного человека. Почему троянцы все-таки затащили эту проклятую штуковину внутрь? Почему после всего, что им пришлось пережить, они не проявили ни малейшей подозрительности?
Как раз когда он дошел до размышлений о том, появится ли когда-нибудь поколение детей, которое ничего не будет знать об этом деревянном коне, зверь снова вплыл на экран. Это зрелище помогло сдвинуться чему-то у него в мозгу, и все случайные мысли, заметки и наброски последних пяти дней сошлись воедино, сбросили его с дивана и погнали в кабинет.
43
Отель «Альфонс Тринадцатый» был, если говорить о размерах, величайшей гостиницей в Севилье. Он был построен к выставке «Экспо-29», чтобы произвести впечатление, и его интерьер вокруг центрального патио имитировал стиль mudejar,[93] с плитками правильной геометрической формы и арабскими арками. У столика портье было темно; острый запах лилий из громадной цветочной композиции вносил какую-то похоронную ноту.
92
Сантьяго-де-Компостела — столица Галисии, куда традиционно отправляются в паломничество пилигримы. В городе хранится гроб с мощами святого Иакова.
93
Мудехар — стиль испанского зодчества, в котором композиционные приемы готики (а позднее ренессанса) сочетались с чертами мавританского искусства.