— Не волнуйтесь, Григорий Палыч. С ним всё в порядке. Только очень уж он боялся с вами встретиться, пришлось немного успокоительных капель у няньки Авдотьи отлить.
— Отлить? Да ведь это капли, их капают.
— Вот именно. Чуть не попался я, вот рука и дрогнула. Переборщил малость с лекарством-то.
Глаза Милослава действительно подозрительно блестели. Свешникову стало весело.
— Да ты пьян, маленький царевич!
Щёки юноши покрылись нежным румянцем, но глаз он не отвёл.
— Мне всё же надо просить вас об одном важном деле, — наконец начал он о том, для чего пришёл. — Понимаете, Григорий Палыч, мне пришла в голову мысль, как можно поймать Тень, да только сам я с этим не справлюсь, а помощи мне в этом никто оказать не посмеет.
Свешников враз стал серьёзным, а Милослав продолжил:
— Раз никто не может поймать этого изверга, его надо выманить.
Холодок проскользнул Григорию промеж рёбер, а глаза сами по себе сощурились.
— И?
— И я могу это сделать, — просто произнёс царевич.
— Что? Что ты можешь, маленький засранец? — Свешников взвился, враз забыв о всякой вежливости по отношению к сыну государя. — Да ты точно не в своём уме! Тебе что, жить надоело, ты смерти не боишься? И ты представляешь, что будет, если узнают, что я тебе в этом помогал?
— Вы правы, Григорий, смерти я действительно не боюсь, но вы сначала выслушайте. Я…
— Для начала объясни мне, как ты меня нашёл.
— Это оказалось просто, оказывается. Всего-то и надо было, что дворовых девок поспрашивать. Тех, которых вы в своё время…
Григорий вопросительно поднял одну бровь.
— Ну, которые… В общем, многие вас помнят… Ну я и… Узнал, короче, когда понадобилось.
— А из дворца как сбежал?
— А никто за мной не следил. Спать отправился, а сам в окошко спальни вылез. Перебрался через стену по верёвке. А отойдя подальше, экипаж поймал.
— Сам? Ночью?
— А что мне было делать, Григорий Палыч? Кто бы мне помогать стал?
— Ну так и я не стану, царевич. Не в этом случае. Это слишком опасно. А Тень я сам найду. Есть у меня уже кое-какие мыслишки. Завтра в засаде посижу, понаблюдаю за местом, где этот убивец предположительно свои жертвы заманивает.
— Пока вы будете думать, ещё невинные люди погибнуть могут. Может, я именно там и попробую его привлечь? А то я просто в людных местах собирался почаще появляться в одиночку. Только нужно, чтобы был всегда неподалёку кто-то, чтобы смог отбить, если что.
— То есть, ты допускаешь, что «если что» всё-таки может случиться?
— Может, конечно, но попытаться стоит. Вы ведь поможете мне, Григорий Палыч? Потому что иначе мне придётся самому, а я мало что могу.
— Это шантаж, царевич!
— Нет, что вы! Совсем нет. Но я не могу иначе. Это необходимо, слишком уж много жертв уже у маньяка этого. Если вы не поможете, мне придётся надеяться на слуг.
Свешников задумался.
На реке, где он хотел устроить засаду, было два укромных места, купальни вроде, для мужчин отдельно, для девок отдельно. Чтобы поплавать, ребятня совсем в другую сторону бегала, а в этих местах только мылись иногда, пока лето жаркое было. Парни частенько за женской купальней подглядывали, не каждая девка рисковала там донага раздеваться, но и такие были.
Купающихся можно было рассмотреть с противоположного берега, хоть и далеко было очень, или из кустов неподалёку.
Днём Свешников уже побывал на реке и с берега напротив долго наблюдал в срочно привезённую ему из Адмиралтейства оптическую трубу, как в женской купальне шалые девки своими белыми телесами сверкали, да хохотали, водой плескаясь.
Видно всё было прекрасно, но лишь видно. Если позволить Милославу в мужской купальне живцом послужить, надобно где-то рядом прятаться, иначе можно не успеть.
«Неужели я взаправду обдумываю эту мысль?» — подумал Григорий, упершись локтями о стол и потирая лоб ладонью.
Прошло несколько томительных минут. Милослав терпеливо ждал.
— Повторяю, это очень опасно, ты ведь понимаешь?
— Конечно, я это понимаю. Потому и прошу о помощи.
— Твой второй вариант вообще глупость несусветная.
Милослав и тут кивнул, соглашаясь.
— Я… я подумаю, царевич. Это непростое решение. Идём, я провожу тебя ко дворцу.
Юноша встал и, глубоко надвинув на голову капюшон, направился к выходу. Поймав припозднившийся экипаж, Свешников, усевшись в него вместе с парнем и захлопнув дверцу, всю дорогу до дворца хранил молчание. Милослав тоже.
Атмосфера в экипаже накалилась. Слишком многое крутилось на языке, что хотелось сказать, но оба молчали.
Оставив возницу дожидаться в десяти минутах ходьбы, Свешников следом за царевичем отправился к царским покоям. Они всё так же молчали и медленно шли по тихим тёмным переулкам. Смотря в спину шагающего впереди Милослава, Свешников думал, что никакие силы не вытравят, наверное, из него грешные чувства к этому мальчику. Так щемило в груди, но надо было сдержаться. Надо, Гриша! Помни, он ещё слишком молод. Слишком невинен. Боже, но так прекрасен!
Остановившись у дворцовой стены, рядом с раскидистым деревом, Милослав обернулся.
— Я перебрался здесь, Григорий Палыч. Там в ветвях верёвки, я по ним со двора поднялся, по ним и обратно спущусь.
Он стоял спиной к стволу, скинув капюшон на плечи, и в свете луны его глаза блестели жадным огнём.
— Григорий Палыч… Я…
— Да, царевич?
— Ничего не изменилось… Я всё так же помню о вас!
— Что ты говоришь такое, малыш? Зачем? — дрогнул Свешников понимая, что последняя воля утекает у него сквозь пальцы, срывая броню, наращиваемую так долго и с таким трудом.
— Я говорю правду. Не могу не сказать. Простите меня, но я так слаб. Я не могу, совершенно не могу больше терпеть. Я не в силах жить вдалеке от вас, Григорий Палыч. Не могу, умираю от тоски по вам… по тебе… Гриша!
Тенью скользнув к Свешникову, Милослав приник к нему, склонив голову мужчине на грудь.
Жаром прострелило всё нутро Григория в тот миг, когда тонкое горячее тело оказалось в его руках.
— Господи, что ж ты творишь! — застонал он, прижимая к себе дрожавшего царевича. — Это выше моих сил, мальчик, быть к тебе так близко и не мочь…
— А ты смоги, Гриша! Смоги! — и поднявшись на цыпочки, юноша коснулся его губ своими. — Я ведь только твой. Навсегда.
Сладкий аромат, исходящий от волос, от кожи, от мягких губ Милослава пьянил Свешникова, как самый крепкий хмель, но сквозь пелену сжигавшего изнутри возбуждения стучала в сознании мысль: «Нельзя! Нельзя! Нельзя! Он ребёнок ещё! У него вся жизнь впереди. И он царский сын! Очнись, Свешников! Приди в себя».
И он вырвался. Вырвался из плена сладкого голоса, выпустил из своих объятий мальчика и шагнул в сторону.
— Беги от меня, царевич! Беги, пока не поздно!
— Поздно, Гриша. Уже давно поздно! Но я уйду. У нас есть важное дело, и мы обязаны его выполнить.
Милослав на удивление ловко подпрыгнул до ближайшей ветки и, подтянувшись, чуть не запутавшись в длинных полах плаща, исчез в кроне дерева. Сверху, из темноты раздалось тихое:
— Я буду ждать здесь завтра, Григорий Палыч. До встречи.
Свешникова окутала тишина.