Встал дед Шевчик рядом с кошевым. Маленький, в латаной свитке и с большой облезлой овечьей шапкой в руках, с коричневым сморщенным лицом. В другое время он мог бы показаться смешным, но сейчас никто из казаков такое и помыслить не мог. Шевчик откашлялся в ладошку, поднял голову и сказал:
– Братья, славные казаки сечевые, вот что дурная моя голова надумала, послушайте!.. Никогда не бывало так, чтобы прощали мы предателей. А такого, как Чернобай, не было еще на нашей земле! Он продавал басурманам наш цвет весенний – дочерей наших! Он хотел убить страшной смертью запорожского рыцаря славного – Арсена Звенигору! А теперь еще имел злой умысел: вместе с турками и татарами уничтожить Сечь Запорожскую и всех нас погубить!.. Вот нехай и в пекло вместе с друзьями своими определяется, с теми, что лежат нашими саблями порубленные на снегу!.. Мы сейчас будем спускать их в Днепр под лед… Нехай и он плывет подо льдом с ними аж до самого моря, а там – коль захочет – хоть и до самого султана в гости! Привяжем его к какому-нибудь янычару – да и бултыхнем в прорубь!..
– Ай да Шевчик! Здорово придумал!
– Вот так дед! Вот это голова!
Шевчик за всю свою долгую, но полную невзгод жизнь не привык ко всеобщему вниманию, к таким похвалам, он смутился и шмыгнул в толпу.
Чернобай злобно сверкал глазами из-под рыжих бровей. Руки его дрожали, губы закусил до крови. Он порывался что-то сказать, но не мог разжать судорожно стиснутые зубы, и сквозь них вылетало глухое рычание. Он медленно пятился назад, пока спиной не уперся в стену. Его схватили сильные руки и потащили на майдан.
Арсен показал на замерзший труп Гамида.
– К этому и вяжите! Они друг друга стоят!
Чернобай выкатил налитые кровью глаза, что есть силы уперся ногами в жесткий снег. Метелица ударом наотмашь сбил его на землю, прижал коленом к задубевшему телу спахии. Казаки быстро связали живого с мертвым крепкой веревкой. Молодой запорожец подскакал на коне, запряженном в постромки. Секач ухватил валек, накинул на крюк петлю веревки, крикнул:
– Вйо!
Конь дернул – с треском оторвал примерзший к земле труп Гамида, поволок к воротам. Чернобай как-то высвободил из-под веревки руку, стал хвататься ею за шероховатый снег, сдирая до крови кожу, закричал дико:
– А-а-а!..
Метелица перекрестился, плюнул:
– Собаке – собачья смерть!..
Прошло два дня. Всходило холодное зимнее солнце. После сечевой рады, которая вновь избрала кошевым Ивана Сирко, запорожцы долго, за полночь, веселились вовсю, пили – и теперь спали по куреням как убитые. В утренней тишине громко заскрипели петли крепостных ворот. Они открывались медленно, словно нехотя. Из них выехали три всадника: Арсен, Роман и Ненко. Да, Ненко!.. Он теперь навсегда распрощался с именем Сафар-бея и ехал начинать новую жизнь. Ненко плохо представлял, как это будет, однако твердо знал, что возврат к старому невозможен, как невозможно вернуться во вчерашний день.
Всадники миновали сечевую слободку, которая начинала куриться легкими утренними дымками, миновали широкий слободской майдан, на котором высился красивый посольский дом, и по крутому берегу Чертомлыка поскакали в безбрежную белую степь…